мне, что я не должен соваться в политику, войну и прочее подобное, а работать только с торгашами. То, что он практически дословно повторил слова, которыми меня напутствовало очень высокое лицо, третье в чертовской иерархии, говорит о том, что Родион общается на очень высоком уровне. Мне такой уровень никогда не был доступен даже отдалённо.

— А сам он что?

— Сам… живёт. Одинок, как прежде. Иногда пытается шутить в прежнем духе. Сказал мне: «Из вашей истории даже толкового детектива не сляпаешь: всё известно с самого начала и все обо всём предупреждены». И это чистая правда: в нашей истории нет ровно ничего таинственного.

— Послушай, а когда он уезжает? — невесть почему спросила она.

— Завтра. Ему захотелось поболтаться по Москве. Говорит: потрясающий стал город. Это правда. Ты, вероятно, не замечаешь, а после длительного перерыва — заметно.

— Ну, знаешь, ещё двадцать лет назад, когда я впервые попала в Париж, я подумала: «И это тот самый Париж, о котором столько разговоров?». По сравнению с даже тогдашней Москвой он показался мне обшарпанным, грязным и каким-то бывшим. Потёртым и заплёванным. А сейчас, наверное, контраст ещё разительнее.

— Словом, если хочешь видеть Родиона, у тебя ещё есть день. Правда, мне не кажется это нужным. — Когда Богдан волновался, в его речи проскальзывали иностранные конструкции. — Разве что уточнить что-то…

— Уточнять вроде нечего. Он сказал, что хотел. Я не поверила. История нас рассудит, — засмеялась Прасковья.

— Тем не менее доложи начальству. Это твоя обязанность, в конце концов.

— Есть доложить, товарищ командир! — улыбнулась она.

Прасковье почему-то казалось, что Родион сам захочет ей что-то сказать. Так и случилось: он позвонил, когда она ненадолго зашла на работу и уже собиралась домой кормить Чёртика.

— Прасковья, я отложил отъезд на день и хотел бы видеть Вас, — произнёс он сухо. — Мы могли бы выпить кофе у меня в гостинице.

— Приходите к нам, Родион. Я сейчас иду домой, покормлю ребёнка и буду свободна. Вот и поговорим.

— У вас я уже был. А Вы у меня — нет. Так что отдайте мне визит, — он говорил одновременно властным и насмешливым голосом. Поверьте, больше я Вас утруждать не буду.

— Ну хорошо, — согласилась она. — Я буду часа через два. Позвоню снизу.

Дома только ребёнок с нянькой, так что Богдана можно не оповещать. Прасковья надела удобные пружинистые ботинки и тихо вышла из квартиры.

Они встретились в баре. Прасковья заказала зелёный чай, он — что-то алкогольное, она не разобрала, что именно.

— Для храбрости, — пояснил он с невесёлой усмешкой. Прасковья недоумевала.

— Прасковья Павловна, — проговорил наконец Родион. — Я имел наглость пригласить Вас сюда, чтобы сообщить Вам следующее. Если Вы захотите уехать в гарантированно безопасное место и проживать там вместе со мной и Вашим ребёнком в наилучших бытовых условиях, не сравнимых с Вашими теперешними, и в отличном климате — Вы можете это сделать в любую минуту. Достаточно дать мне знать.

Прасковья молчала, переваривая. Наконец осознала и расхохоталась.

— Родион! Ну что Вы такое несёте? Нехорошо соблазнять замужнюю даму, к тому же жену Вашего, можно сказать, однополчанина. Ай-ай-ай, Родион, — она шутливо погрозила ему пальцем. Действительно, серьёзно относиться к такой абракадабре было невозможно.

— Почему бы и нет? — Родион отхлебнул своего алкогольного пойла. — Я предлагаю Вам и Вашему ребёнку безопасность и комфорт, чего здесь у Вас нет и не будет.

— В этом климате, Родион, я родилась и выросла, а комфорта мне достаточно. Я ведь из простой провинциальной семьи, роскоши никогда не знала. Всё у меня есть, Родион. И муж есть. Вот такая история.

— Как это… «Я другому отдана, я буду что-то там ему верна», — насмешливо продекламировал Родион. — Так, кажется, учит великая русская литература, с которой принято носиться. Вообще-то назначение женщины…

— О! Скажите, в чём же состоит назначение женщины?

— Ну уж точно не в том, чтобы рисковать жизнью на посту министра пропаганды, — проговорил Родион с какой-то даже брезгливостью.

— А в чём же? — настаивала Прасковья.

— Мне кажется, — Родион крутил свой стакан, внимательно глядя на жидкость, которая завихрялась в нём, — мне кажется, самое древнее и подлинное назначение женщины — быть трофеем победителя. Того, у кого больше ресурса. Такое поведение эволюционно оправдано.

— Ну какой я трофей? — снова засмеялась Прасковья. — Я старая, усталая, трудовая, к тому же ещё и кормящая тётка. Совершенно эволюционно не оправданная. Вы с Вашим ресурсом можете найти себе молодую, длинноногую, звонкую, которую к тому же не надо отбивать у старого друга. В общем, старой тётке пора домой. К старому мужу и новому младенцу.

— Хватит болтать! — грубо оборвал он Прасковью. — Я вот что скажу. Предложение моё бессрочное. Надо будет — дай мне знать. Вот по этому адресу. Набери любой знак, один любой знак. Я приеду.

— Вы уже говорили это, Родион, про бессрочное предложение, — ответила она и тотчас пожалела о сказанном.

— Говорил. — Родион проглотил одним махом остатки алкоголя. — К сожалению, я крайне неоригинален: ничего нового придумать мне не удалось за многие годы.

Ей не хотелось говорить ему ничего обидного: ведь скорее всего они больше никогда не увидятся, насовсем лучше расставаться по-доброму.

Он проводил её до выхода. Уже на улице зло произнёс, глядя на носки своих рыжих ботинок:

— Я понял: чтобы понравиться русской женщине, надо быть неврастеником, инвалидом и завязавшим наркоманом. Как твой… как это?.. благоверный.

— Не разочаровывайте меня, Родион, — проговорила Прасковья сколь могла мило. — Зачем Вы говорите гадости о своём друге и однокашнике? Это нехорошо.

Прасковья шла по подземному переходу и размышляла: почему Родион назвал Богдана завязавшим наркоманом? С чего он это взял? Предположим, это так. Но ему-то откуда это может быть известно? Спросить у Богдана? Нет, не будет она ничего спрашивать. Скорее всего, Родион просто сбрендил от одиночества. Иногда простые наивные объяснения оказываются самыми верными. Не мог же он в здравом уме и твёрдой памяти предположить, что она вот сейчас бросит свою работу, Богдана, схватит в охапку ребёнка и сбежит с ним невесть куда. Он служилый чёрт и понимает, что её служебное положение не ниже, чем его, понимает он, и что такое служебное честолюбие. И что за нелепый разговор о ресурсах? У неё тоже есть кое-какие ресурсы. Нашёл чем соблазнить — комфортным жильём и хорошим климатом, болван! Что предупредил об опасности — спасибо ему; наверное, надо усилить охрану. Но трястись, как Премудрый Пескарь, она не будет. В конце концов все умрут, и надо не трястись, а стараться побольше сделать. Сказать ли Богдану? Не стоит. И почему это он