свадьбы. И, пожалуй, ты прав: это не личное, а национальное свойство. Отсюда это самое «низкопоклонство перед Западом» — так это, кажется, называлось, Парасенька?

— Ну да, был такой термин советского агитпропа, — с неудовольствием ответила она.

— Они кое-что уловили верно, я имею в виду советский агитпроп, — продолжал Богдан, — с этим духом самоуничижения надо бороться. А чего-то не поняли. Дело тут не в Западе, а дело в ощущении своей недостаточности, не взрослости, второсортности. В тебе, Парасенька, это есть, и это тебе мешает.

— Может, это самоуничижение, что паче гордости, — проговорила Прасковья с лёгким раздражением.

— Нет, скорее всего, нет, — возразил Богдан. — Ты совершенно органично и искренне считаешь: то, что ты делаешь — это так, пустяки. И что бы ты ни делала — это всегда оказывается для тебя пустяками. Это свойственно многим русским, это очень типично для русского сознания. Когда после Великой Отечественной войны начали борьбу с космополитизмом и низкопоклонством — это было схвачено верно. Но потом всё смешали в одну кучу и получилось глупо и смешно. А бороться надо с духом самоуничижения и неверия в себя. Вернее так: надо повышать веру в себя, свои творческие возможности и формировать привычку гордиться своими достижениями. Хотя бы отмечать их в своём сознании.

65

— То-то ты, Богдан, гордишься своими достижениями! — рассмеялась Прасковья.

— Ну, речь не лично обо мне, мне и впрямь гордиться особо нечем, — раздражённо поморщился Богдан, а Родион расхохотался:

— Глядите, люди добрые: перед вами истинно русский человек! Притом именно такой, как ты сам его и обрисовал.

— Мне кажется, Богдан, — возразила Прасковья, — то, что ты говоришь, и то, что говорит Родион, — это какая-то глубокая философия на мелких местах. — Что-то её сильно раздражало. — Моя мысль очень простая: в нашей, в моей деятельности нет никакого ноу-хау, ничего инновационного. Разумно со стороны противника или уравновешивающей силы ликвидировать того, кто является носителем каких-то удивительных знаний, технологий, умений. Хотя вообще-то умнее его заставить работать на себя, но это я так, в скобках. Но в моём случае никаких уникальных знаний и умений — нет. Я больше скажу: мы даже не заставляем наших сотрудников подписывать бумагу о неразглашении секретных сведений. Нет их у нас! Каждый может повторить наши достижения.

— И всё-таки, Прасковья, — возразил Родион, — Вы создали — и реализовали — методику патриотического воспитания народа. Целого народа. И это делает его мощным, практически непобедимым. Ещё Наполеон говорил, что победы одерживаются на треть пушками и ружьями, а на две трети — боевым духом. Вот его-то вы и научились формировать. Это не моё мнение, не моё предположение, как вы изволили выразиться — это позиция нашего руководства. И в этом видят большую опасность.

— Но тут нет никакой техники! — ещё раз настойчиво повторила Прасковья.

— Тогда скажу Вам ещё одну вещь, которую не должен говорить. — Родион вздохнул, попытался налить себе чаю из большого фарфорового чайника с аляповатой розой, но чай кончился.

— Богдан, завари, пожалуйста, ещё, — попросил он. Богдан встал, чтобы приготовить чай, а Родион продолжил.

— Сейчас в наших кругах наметился поворот к нео-традиционализму. Вернее так: наблюдается сильное разочарование в технических средствах контроля и формирования сознания.

— Почему? — удивилась Прасковья. — По-моему, эта отрасль активно развивается. Я имею в виду технические средства формирования сознания.

— Развивается, да, — согласился Родион. — Вы правы: возникают новые методы, новые аппаратные решения, процесс идёт. Но это на среднем уровне. При этом высшие руководители всё более разочаровываются. Огромная побочка, рост психических заболеваний в разы. Но дело даже не в этом. Результат невелик! И держится недолго. Облучишь ты его — он что-то сделает. Облучит твой противник — он будет делать противоположное. Двадцать лет назад только мы, воинство Светоносного Отца, владели этим оружием, а теперь… теперь практически все значимые страны этим владеют. И используют! До Светоносного Отца они не дотягивают, но всё-таки… Плюс всякие самоделочные устройства, — он с намёком взглянул на Богдана и даже чуть сощурил левый глаз. — При этом часто, как я уже сказал, эти устройства дают бешеные дозы облучения… как это говорится?.. стреляют из пушки по воробьям. Полный аналог грязной бомбы. Я думаю, скоро будут пытаться это дело запрещать.

Кстати, готовится международная конвенция о запрете инструментальной манипуляции сознанием, но вроде как в этом случае под запрет попадает радио и телевидение, а также, разумеется, интернет.

— И хорошо бы, — улыбнулась Прасковья. — Проект конвенции, сколь я знаю, не опубликован. Впрочем, мне присылали проект, ещё очень сырой.

— Я читал проект. Называется пафосно: «О защите свободы воли». Но Наш Светоносный Отец вроде бы против этой конвенции.

— Послушай, Родион, — вмешался Богдан. — Причём тут грязная бомба? Уже давно разрабатываются более-менее чистые бомбы, и ты наверняка знаешь, как это работает. И в политике, и в коммерции, и на войне. Тебя не бьют обухом по голове, а аккуратно подсвечивают нужный контент, притом персонально и целенаправленно. А кому что подсвечивать, это определяется в результате анализа больших данных. Вот в этом — в анализе больших данных — русские очень преуспели.

— С твоей помощью, полагаю?

— Вовсе нет, — словно обиделся Богдан. — Но эти технологии я довольно хорошо себе представляю. Даже лучше, чем хотелось бы, — печально усмехнулся он.

— Не ставя под сомнение твою обширную эрудицию, — проговорил Родион с лёгкой насмешкой, — всё же хочу расширить ваш взгляд на реальность. Говорю главным образом для Прасковьи, хотя и для тебя тоже. Наш Светоносный Отец и его приближённые испытывают большое разочарование в технологиях, которые Вам, Прасковья, кажутся последним словом прогресса и вообще единственно ценным изобретением в области управления массовым сознанием. У вас, людей, те, кого вы называете гуманитариями, имеют совершенно суеверное отношение к технике, математике и к тому подобным совершенно вспомогательным вещам. Я это заметил ещё тогда, когда жил в России.

— Что значит суеверное, Родион? — возмутилась Прасковья. — Не суеверное, а просто мы в этом ничего не понимаем, вот и всё. Это вы, черти, не делитесь на гуманитариев и технарей, а мы просто слабее, нам трудно освоить всё. Были когда-то гении Возрождения, которые были одновременно то и это, но сейчас у нас, людей, узкая специализация.

— Ладно, специализируйтесь, — милостиво разрешил Родион. — Я, собственно, не о том.

Очень вероятно, что мы находимся накануне радикальной смены парадигмы в области управления сознанием масс. Произойдёт переход к старинной технологии, которую использовали святые апостолы, католическая церковь, гениальные англосаксонские пропагандисты и пиарщики, их туповатый, но старательный ученик и эпигон геноссе Геббельс, трудолюбивый советский агитпроп и что по сути дела существовало с начала