разрушенные дома, обвалившиеся стены и разбитые окна. Мимо нас медленно проплывали парки и скверы, некогда ухоженные и красивые, а теперь заросшие травой и опустевшие. Вместо смеха и радостных голосов детей, мы слышали лишь тишину и грустный шорох ветра. Это было печальное зрелище.

Мы продолжали ехать, надеясь на то, что на следующей станции мы все-таки найдем необходимое топливо, но не забывая о том, что все может измениться в одно мгновение. Ведь смерть может прийти неожиданно, как ветер, ураган, шквал — сметающий все на своем пути! Жуткая, страшная, постыдная. Погибель... От гадости, которая не ведает, что такое страх, не ведает, что такое жизнь, не знает о доброте и сострадании, любви. От тварей, которые только хотят жрать! Они уже сожрали два города, и они не остановятся. Если их не остановить...

Последних тварей, что кинулись нас преследовать, мы достреляли сразу, только выдвинулись от этой площади к следующей заправочной. Я просто высунулся в открытую дверь из кабины грузовика и несколькими длинными очередями — снес всех, кто оказался на линии огня. Остальные, те кто уцелел, — решили не высовываться, или удовлетворились своими павшими сородичами. Осталось пожелать им только «приятного аппетита». Пусть жрут! Меньше убоины будет валяться по городу и медленно тлеть, распространяя вокруг гадкое зловоние своих мерзких, уродливых тел.

Еще несколько дострелял Алтай. Вот кому автомат в руку! Парень ловко выбрался на броню и на ходу, бил, буквально навскидку, посылая в каждую тварь короткую очередь и только успевая переносить ствол с цели на цель. КПВТ при этом молчал. Видимо цели находились вне сектора его огня, а может быть, Вий просто не захотел тратить на остатки тварей заряды.

Еще три квартала мы преодолели. Мы ползли мимо разбитых витрин магазинов, перелазили насыпы из битого кирпича, объезжали крупные бетонные обломки и блоки. Медленно пробивались сквозь преградившие дорогу, искорёженные остовы автомобилей и расталкивали их мощным носом бронетранспортера. Как много их. Даже, наверное, больше чем было в Славном! Разные. Большие и маленькие, легковые и грузовые, автобусы и троллейбусы. Красные, желтые, синие! Всех марок и моделей. Всех цветов и оттенков. Многие были уже полностью покрытые ржавчиной. Оставленные и забытые своими хозяевами, обреченные медленно умирать среди руин, вместе с этим городом...

Впереди было озеро. Небольшое озерцо, прямо в центре города! Ровная, зеркальная гладь синего лазурного покрывала, по которой периодически пробегала задорная рябь, потревоженной порывами ветра воды. Выглядело это просто фантастически! Я — то привык, что водоемы, всегда за поселками. А — тут, прямо среди домов! На небольшом плато. Окольцованная бетонными плитами и асфальтом, с редкими, уцелевшими деревцами и песчаным пляжем. От воды веяло прохладой, свежестью и мне ужасно захотелось окунуться! Смыть с себя усталость нескольких дней и грязь, что казалось, уже въелась в мою кожу. Но...

Заметил, что рябь на поверхности, не уходит даже после того, как ветер стихает. Замирает воздух, а она не успокаивается! Будто сидит там кто-то и воду эту трясет. Вибрирует. А мож и сидит?.. Точно, ведь вон, — монголы говорили, что гадины в реке сидели! Прятались там. Враз мне искупаться перехотелось в озере этом! Я Толяна толкнул, предупредил, что может там быть. Он кивнул, да сказал, что надо мужикам будет сообщить сразу, как у станции тормознем. Чтобы мы на обратном пути, по другой дороге поехали. Ну их нахрен этих водяных! Вдруг там их кодло целое? Осиное гнездо разворошить. Такое... А пока не вылазят, сидят там смирно, и то — хорошо!

Выехали мы за поворот. Здание, разрушенное на углу. Совсем ничего не осталось от него. Только коробка, да едва держится она. Даже этажи провалены. Смотрел внутрь через окна, вынесенные: Гнездо там такое-же, как и в Дмитровке. Прямо посредине гадины организовали. Все туда стащили! И техника кая-то и кусты, и деревья. Тряпок всяких стащили. Все перемешано, выложено цилиндром. Будто колодец стоит! Но не было там никого. Ни одна морда не высунулась. А мож и сидят там тихонечко. Высматривают...

Старая заправочная станция, которая когда-то была оживленным местом, теперь выглядела так, будто по ней прошлись молотом. Вместо шума автомобилей и запаха бензина, здесь царила тишина и запустение. Но даже среди этой пустоты, можно было заметить одну единственную колонку, которая выглядывала из-под обломков. Она была остатком прошлой жизни этого места. Колонка стояла прямо, словно символизируя силу и выносливость. И хотя станция уже не существовала, эта колонка все еще оставалась своего рода ориентиром для нас. Она напоминала о том, что даже после погибели этого города, остается что-то, что может дать нам надежду. Надежду, отстоять свое право на жизнь в этом мире.

Мы остановились прямо около резервуаров. Вий развернул пушку в сторону развалин. Я покинул машину и занял позицию, контролируя свой сектор. Следом вылез на броню Алтай. Махал-Махалыч, как и в прошлый раз, метнулся к люкам на резервуарах. Пока было тихо. Но я не расслаблялся и внимательно вглядывался в каждый уголок разрушенных домов. Толян взял автомат и проверив заряды, снял его с предохранителя. Он также внимательно шарил глазами по руинам. Ловко сбив замки, Махал-Махалыч вооружившись фонариком, полез внутрь приемного узла резервуара. Уже через пару минут до меня донесся его радостный возглас: — Есть!

Есть топливо!

Толян тут-же поставил автомат на предохранитель, перекинул его за спину на ремешке, схватил ведро из салона, веревку, и метнулся к вскрытому резервуару. Спустя несколько минут, первая бочка была полна солярки. Затем еще одна, и еще! Работа спорилась. Мужики быстро наполняли ведро, швырнув его в колодец, и на выходе — Толян, бегом нес его к бочкам, что в кузове грузовика. И так — раз за разом. Туда-сюда. Бочки споро наполнялись и уже было готово восемь полнехоньких бочек с солярой! Я продолжал внимательно следить за обстановкой вокруг. Алтай и Вий — контролировали свои секторы пространства. Тишина...

Спустя час, мы заправили уже почти все бочки. Я чего-то даже не думал, что можно работать так быстро! Толяна сменил Алтай. Он также таскал соляру в ведре и выливал в бочки. И их уже было заполнено двадцать