— «Порше»? —не смогла удержаться я, слишком быстро Зильбер произнес последнюю фразу. Глаза Зильбера сделали на мне полуоборот, и я пожалела, что не удержалась.

— Какой именно автомобиль, я не знаю, но знаю, что дорогой. Подробности, конечно, не афишировались, но тем не менее все узнали, вам ведь известно, как слухи у нас распространяются.

Я хотела сказать, что, конечно, мне известно, а вот сейчас стало известно еще лучше, как они, подлые, распространяются, но промолчала. Все же он был болен.

— Про друга вашего пошла слава, и дальше произошло нечто, что сначала никто понять не мог. — Зильбер выдержал таинственную паузу, как будто рассказывал детектив. Впрочем, для него это, наверное, и был самый что ни на есть детектив. — Никто ничего и не заметил даже, просто сначала обратили внимание, что друг ваш перестал работать над своей темой, а переключился на какую-то другую. Здесь, знаете, свободы много, но не так уж чтоб совсем бесконтрольно. Потом через какое-то время опять обратили внимание, что он взялся за новую тему, никакого отношения к его собственной не имеющую, вообще из другой тематики, что-то из физики. А вскоре произошли странные совпадения: люди стали печатать статьи именно по тем вопросам, над которыми работал ваш друг, и какие статьи! Прорывные! — Он остановился на секунду. — Есть такое слово «прорывные»? Ну, не важно... Очень, очень сильные статьи. Хотя сами люди не были очень сильными, вполне посредственные личности, которые, понятно, ничего такого большого сами создать не смогли бы. Через какое-то время ситуация повторилась: заметили, что Марк занялся одним, как ни странно, биологическим вопросом. А через несколько месяцев кто-то опубликовал работу по аналогичной теме, опять же чрезвычайно необычную работу. Поползли слухи, нашлись люди, которые внимательно изучили все эти разные труды, и нашли в них как бы один почерк. Как, знаете, когда взломщик взламывает квартиры, у него тоже свой собственный почерк, по которому его определяют. — Зильбер усмехнулся, сравнение понравилось ему. — Так и здесь, везде была видна рука вашего друга. Начался шум, поговаривали, будто друг ваш берет за свои услуги деньги. Никто точно не знал, но говорили, то он подписывает контракт с заказчиком, так сказать, идеи, что тот будет платить Марку что-то типа пожизненной ренты, говорили, десять-пятнадцать процентов от своих ежегодных доходов. Справедливости ради еще раз повторю, никто точно не знает, но слухи ходили упорные. Те индивидуумы, которые пользовались идеями Марка, действительно меняли свой статус и взлетали кто выше, кто ниже, но взлетали. И если это правда насчет десяти-пятнадцати процентов, то суммы становились приличными, с учетом того, что тех, кто пользовался услугами Марка, похоже, становилось все больше и больше.

Я сидела, замолкшая, потерявшая возможность возражать. С первого же слова, как только Зильбер упомянул о проценте, о ренте, я поняла то, о чем только подозревали другие — Марк получал деньги, я не знала, как много, от какого количества людей, но знала, что получал.

Я вспомнила тут же, как он уходил от моих давних вопросов о деньгах, откуда они у него, на что он живет, на что мы живем? Иногда, когда я все же донимала его, он отвечал, но как-то расплывчато, неопределенно, что в свое время сделал удачные инвестиции. Теперь я знала: его идеи и были его инвестициями.

Новость поразила меня, я не решила еще, как отнестись к ней, как ее воспринять. А главное, я не могла понять, связана ли она хоть как-то со мной, с моей работой. И хотя я не чувствовала, как именно она может быть связана, но смутная интуитивная догадка требовала от меня дополнительного внимания.

— Собственно, уже скоро конец истории, — сказал Зильбер. Он, видимо, воспринял мой притихший вид как утомленность от рассказа. А может быть, сам устал. — Дело потихоньку приняло нехороший оборот. Создалась комиссия, которая пыталась что-то установить, хотя ничего не установила. Да даже если бы и установила, что с того, никто ничего криминального не совершил, никто ни у кого ничего не воровал, а дарить или даже продавать идеи? — Он пожал плечами. — Все равно не понятно, что делать, прецедента не существовало, случай-то уникальный.

Он замолчал, и молчал долго, видимо все же устал от длинного рассказа, и я дала ему передохнуть, а потом напомнила негромко:

— Ну и что же дальше?

Зильбер не ответил сразу, но все же ответил:

— Да почти ничего. Марку все-таки пришлось уйти из университета, они придрались к тому, что его собственная тема запущена. Да как говорили, он и не возражал совсем, он сам хотел уйти, для его бизнеса, когда он обрел популярность, университет только мешал, и он ушел.

— Он продолжал продавать идеи и дальше? — осторожно спросила я, что-то подсказывало мне, что это важно.

— Не знаю, но, по логике вещей, вполне вероятно. Уверен, у него не было отбоя от клиентов. Только представьте, если можно, по сути, в мгновение ока стать и известным, и уважаемым, и зарплата увеличивается в три, пять раз, и новая карьера открывается — и всего за десять, пятнадцать процентов? Почему бы и нет! С другой стороны, друг ваш всех их, своих клиентов, все равно обошел: он-то получает теперь не меньше, а куда как больше каждого из них. При этом его заработок как бы пожизненный, независимо от того, работает он за деньги или просто так, в свое удовольствие. К тому же, — Зильбер улыбнулся, и глаза его выпрыгнули, перевернулись и скакнули назад, — к тому же, — повторил он, — наверное, во всем научном мире нет человека более влиятельного, чем ваш Марк. Потому что все те люди, которым он раздал, продал свои идеи, каждый из них занимает важное положение и обязан им Марку и не может ему по понятным причинам отказать. Да и людей таких, наверное, совсем немало, и каждый из них теперь сам со связями. — Зильбер посмотрел мне в глаза. Я сидела не шелохнувшись. — Здорово, да? — сказал он.

— Да, — согласилась я.

Зильбер продолжал смотреть на меня. Я опустила глаза, слишком пристальным стал его взгляд.

— Поэтому, Марина, я и, как бы это сказать, удивился, что ли, когда вы представили его нам. Я сразу понял, кто он, ваш друг. — Он снова помолчал, продолжая смотреть на меня. — Я понимаю, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь и не должен бы делать этого...

Даже сейчас, даже в полувнятном своем состоянии я удивилась: неужели понимает?

— Но я хотел предостеречь вас. Он стал говорить намного медленнее, выдерживая паузу после каждого предложения, как бы давая мне время его осмыслить. — Я не знаю, конечно, какие у вас отношения, что он от вас хочет, но я знаю точно... — Он слегка улыбнулся. — Я ведь старый человек, много видел, да к тому же это моя профессия — понимать людей. Я знаю, он наверняка что-то хочет от вас, ему что-то нужно. Он либо постарается вас использовать, либо уже использовал.

Он говорил теперь так медленно, что паузы становились томительными, и слова стало сложно собирать в предложения.

— Я знаю, такой человек обязательно все рассчитает. У него свой, отличный от нашего подход ко всему, и мы не можем сразу осознать, понять его расчет...