— Почему не можем? — вставила я в паузу.

— Потому что он неадекватен, его цели неадекватны. А значит, и расчет неадекватен. Поэтому мы можем и не понять его целей, его желаний. Так как нам подобные желания обычно не свойственны.

— Почему? — вставила я опять.

— Потому что он не такой, как мы.

Зильбер снова замолчал, а я подумала, что вот и он, хоть и таким странным образом, но тоже признал уникальность Марка. «Радует ли это меня? — вяло спросила я себя. — Нет, не радует».

Зильбер продолжал молчать, мне казалось, что он уже ничего больше не скажет, но он сказал:

— И что самое пугающее... потому, что не только он сам, но и оценка жизни, Марина, у него другая, отличающаяся от нашей. И самое пугающее... — повторил Зильбер.

Ну же, ну же, — закричала я про себя, — скажи уже, что же самое пугающее!

— Система морали у него тоже другая, — закончил, наконец, он и тут же добавил: — И именно поэтому я должен был вам все рассказать.

— Спасибо, доктор, — сказала я.

Наверное, он действительно пытался предостеречь меня, а не просто хотел посплетничать, — подумала я вдруг. — С самого первого раза, когда увидел Марка, он пытался предостеречь меня. И может быть, его предостережение излишнее, я пока не знаю, но, без сомнения, искреннее.

Мы сидели долго, молча, я пыталась собраться. То, что Зильбер рассказал, было действительно сложно и требовало времени на осмысление.

— Знаете, Марина, позовите сестру, я хочу лечь, устал, — попросил Зильбер, и по изменившемуся голосу я поняла, что он действительно устал.

Когда пришла сестра и с привычной ловкостью уложила его в кровать, он опять выглядел бледным и больным и немного потерянным с закрытыми в полудреме глазами.

Это он для меня, вдруг догадалась я, собрал все силы. Чтобы предупредить. Потому что боится, что другого случая может больше и не представиться.

Неожиданная эта догадка больно кольнула меня, и я наклонилась к Зильберу и прикоснулась губами к его щеке. Он медленно открыл глаза.

— Это очень мило, Марина, — голос его, казалось, потерял силу. — Но знаете что, вы идите, я хочу поспать, спасибо, что пришли.

— Вы уверены? — спросила я.

Он не ответил, лишь едва заметно кивнул.

— Я завтра приду, — пообещала я. Зильбер опять слабо кивнул, все так же не открывая глаз.

Я шла по коридору больницы, не зная, что предпринять, я все еще не могла полностью вникнуть в рассказ Зильбера, какое отношение он имеет ко мне, да и имеет ли вообще. И хотя предостережение профессора подействовало, и подействовало сильно, но, убеждала я себя, это все эмоции. Зильбер Марка и не видел-то никогда, знал понаслышке, и хотя он опытный психолог, но это всего лишь его ощущения.

Что же касается фактов, — я пыталась рассуждать логически и все расставить по местам, — то, собственно, ничего нового, кроме того, что Марк брал за свои идеи деньги в виде хитроумного процента, я не узнала. И хотя вопрос денег, конечно, крайне спорный, но в конечно итоге Марк определенно повышал и престиж, и материальное положение своих клиентов, и почему ему не получать за это определенное вознаграждение? Когда же он ушел из университета, он вообще мог выступать в качестве научного консультанта и имел полное право выставлять своим клиентам счет. В конце концов, это право каждого человека получать за свой талант деньги именно тем путем, который ему наиболее удобен.

Коридор закончился, я так и не решила, куда мне ехать и что делать, и поэтому, чтобы выиграть время, остановилась у окна. Конечно, с моральной точки зрения ситуация неоднозначна. Во-первых, это деликатный научный мир, а во-вторых, идеи Марка его клиенты выдавали за свои, что, по крайней мере, некорректно, опять же с точки зрения деликатного научного мира.

Но в конце концов, нашла я оправдание для Марка, не он же выдавал чужие идеи за свои, а наоборот, и он не ответствен за других. Хотя, с другой стороны, не согласилась я сама с собой, получается, что ответствен, так как являлся решающей и сознательной частью плана.

В общем, я решила пойти на компромисс; ничего такого страшного в этой истории нет, так, — тонкие этические вопросы... И в любом случае при чем здесь я?

При чем здесь я? Это, конечно, был основной вопрос, на который мне хотелось ответить. Ну хорошо, главное предостережение Зильбера заключалось в том, что Марк ничего не делает без корысти, может быть, очень специфической корысти, которая для нас, смертных, и корыстью не является. Поэтому нам ее не просто обнаружить, к тому же Марк все очень тонко рассчитывает...

Но какая ему корысть с меня, кроме того, что ему, может быть, со мной хорошо — но это корысть простительная! Работу свою я сделала сама, он помогал мне, конечно, по сути, все годы помогал, довел меня до уровня, но ничего мне не продавал и не дарил. Он был, скорее, тренером, который научил и вывел, но выиграть все же предстояло мне одной — и я выиграла, последний рывок я совершила практически одна, без его помощи, даже иногда вопреки ей. К тому же от своего соавторства в моей работе он наотрез отказался, и значит, никаких дивидендов, если они вдруг появятся, он не получит — какая же здесь корысть?

И все же что-то тревожило меня, и я понимала Зильбера. Ну а если бы он узнал о деталях нашей с Марком совместной жизни, он наверняка засомневался бы еще сильнее. Конечно, весь последний год был насквозь пронизан странностью, вспомнить хотя бы поведение Марка, его отношение ко мне. Но главное, повторяла я, главное — все выглядит очень уж одинаково: там, где Марк, там новый прорыв, пусть не такой поворотный, как наш, мой, но все же. Впрочем, те, прежние, как я поняла, тоже были не маленькими.

Все эти сомнительные совпадения тревожили и мучили меня, стоящую у окна в больничном коридоре. И, хотя на каждый свой подозрительный аргумент я могла найти аргумент оправдательный, все же предположение Зильбера, что я чего-то мельчайшего не понимаю, не схватываю, преследовало меня.

Я подумала, что должна поговорить с Роном еще раз, еще раз выслушать его. В конце концов, он обманул меня, сказав, что Марк просто раздавал свои идеи, и хотя он не сказал, что бесплатно, но это подразумевалось. Я отошла от окна и стала спускаться вниз по лестнице. Да, я должна поговорить с Роном, я не знала даже, что именно хочу от него услышать, но пусть еще раз расскажет, может быть, я смогу уловить что-нибудь недосказанное. Я ехала в автобусе и была уверена, что застану Рона на кафедре, я не думала, как начать разговор, что спрашивать, какой вопрос задать первым. Но почему все обязательно надо планировать заранее? Иногда можно положиться на импровизацию, на интуицию. В любом случае я знала, что на этот раз нить разговора буду держать в руках я.

Рона я действительно нашла на кафедре, и он удивился и кажется обрадовался мне.

— Рон, — сказала я озабоченно, — мне надо срочно поговорить с тобой.