Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу,

Нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы.

Что ж я стою у разбитой дороги и плачу?

Плачу о том, что прошли мои лучшие годы…

23 ноября

Есть такое выражение «плакать в жилетку». Именно этим и хочется заняться. Пошла унылая, безрадостная полоса: осеннее предзимье. Утром за окном темнотища, вставать в седьмом часу не хочется. Но встаёшь, насилуя себя… Выходишь с работы – вновь темень. Пришёл, поел, немного почитал, послушал радио, одним глазом посмотрел на экран – всё, день сгорел. Усталость валит с ног, а утром опять всё тот же крутёж-вертёж. Как воскликнул Коля Алексеев на встрече 6 ноября у Чижовой: «Да разве это жизнь?!»…

И ещё одна причина, омрачающая настроение: работа. С повышением окладов (с 1 октября у меня 210 рэ) началась вакханалия повышенной требовательности. Все нервничают и дергаются. Председатель Гостелерадио давит на главных редакторов, те – на нас. А в итоге визг, истерика, боятся не только материалов, что пишут, но и заголовков. К примеру, поставили в программу передач комментарий «Во имя людей» (обычный советский стереотип). А наш главный (коридорное прозвище Банан) бросает очки и вопит: «А во имя кого ещё?! Лошадей?!.» И сразу у всех наступает липкий страх. Всё это жутко противно. А тут ещё Бабкен возложил на меня крест – создавать «Радиоэнциклопедию».

1 декабря

Вакханалия на работе продолжается. Атмосфера нервозности, неуверенности и усталости… Хандрит и Щекастик. У неё другое сознание бесцельности её работы, которая ни уму ни сердцу. А ей хочется интересного, яркого, бурлящего (только где оно?), нечто среднее между прыжками Майи Плисецкой и магией успеха Беллы Ахмадулиной. Всё это гены грузинских князей: быть самыми лучшими, самыми красивыми, самыми умными. Быть в центре внимания… Сама Ще это понимает и относится к себе с долей юмора… К сожалению, разговор этот серьёзный, а я печатаю эти строки на работе, урывками и по существу незаконно, тратя на это рабочее время…

Такая жизнь: у всех проблемы. Василий Аксёнов пишет, как американские украинцы задирают русских: «Що ты имеешь в своей кантри? Я имею кару, севен чилдренят, вайф…» И тут же: «Закрой уиндовку, внучка, коулд поймаешь…» И к русским: «А що вы имеете в своей кантре? Ни кары, ни чилдренят, ни возможности поехать в Европу до ветру…»

А вот стоны западного человека, профессора Эбердинского университета Эндрю Ригби, в своей книге он приводит ответ одного из вопросников: «Жизнь в нормальном обществе чертовски бессмысленна… никакого удовольствия… дома как коробки, автомобиль – другая коробка, телевидение – ещё одна… мне кажется, что я схожу с ума, и где обрести вдохновение в царстве всеобщей посредственности и подавления индивидуальности?»

Возложите на Время венки,

В этом вечном огне мы сгорели… –

надрывается Андрей Вознесенский.

12 декабря

Ездили на Введенское (Немецкое) кладбище. Виктор Шестириков лежит рядом с отцом: Леонид Иосифович Гольбрайх и Виктор Леонидович Шестириков (это чужая фамилия). Отец прожил 51 год, Виктор – 50. Мы были с Хачей и Наташей Дитерихс, младшей сестрой Лены. Она жаловалась: муж пьёт, однажды нашла его в бельевом шкафу… Потом поехали к Хаче и помянули Витю, который, можно сказать, не вписался в советскую жизнь…

19 декабря

А я вписался? «Думаю, пишу, клею, переставляю: умею только то, что умею» – так писал в книге «Тетива» Виктор Шкловский, маститый литературовед (о нём и его друзьях – Тынянове и Эйхенбауме я написал в книге «Золотые перья», 2008).

Читаю тассовки, и сколько уныния на процветающем Западе: «Бог разлюбил нас… Мы растолстели и покрылись прыщами», – грустно признался Джон Апдайк (мой ровесник!) в последнем романе «Месяц безделья». А Вилли Брандт, выступая в Женеве на конгрессе Социалистического интернационала 26 ноября, сказал: «Великие надежды человечества не исполнились ни в Америке, ни в России… Мы давно отказались от утопической идеи создания нового человека. Мы работаем и боремся ради дальнейшего существования человека и человечности».

Ни один советский руководитель никогда не скажет такие слова. А произнесёт что-то надуманное, утопическое, пафосное и фальшивое.

29 декабря

Ездил в центральную глазную поликлинику на ул. Горького. Большая близорукость. Рекомендации: поменьше нагрузки на глаза, поменьше нервотрёпок, побольше гулять и получше питаться… А с питанием почти беда. Пропали шпроты и макаронные изделия, масло подорожало… Ощущается и в Радиокомитете. Сегодня запись за свиными ножками – и люди давились даже не за ножками, а на запись на них.

Народ-чудотворец шутит: голод и блокаду пережили – переживём и изобилие, о котором пишут газеты. И подбадривают: на Западе ещё хуже, новые безработные в ФРГ! А они, эти разнесчастные уволенные с работы, получают в течение 312 дней пособие в размере 68% от заработной платы. Но об этом советские газеты не пишут, можно лишь узнать в текстах для «служебного пользования» да по «вражеским голосам».

31 декабря

К 8 утра, к открытию, поехал в ГУМ. Крик, визг, стоны. Седая женщина, стоявшая вдали от толпы, скорбно сказала: «Во время войны так за хлебом не давились». Ныне давились не за хлебом, а за дефицитными промышленными товарами.

Прощай, 1976 год, ты уходишь в дневники и в воспоминания. Эти слова я записал в дневнике в 14.36 опять же на работе, а вечером дома в 21.35 накатило, и написал стихи об уходящих годах:

…И зрелые годы проходят

В угаре, в работе и в хороводе.

И что остаётся? Какая-то малость –

Никчёмная, жалкая, глупая старость…

Комментарий спустя 42 года: поторопился я тогда со старостью. Впереди были лихие 90-е и начало XXI века, когда я был на коне, как будённовец в Гражданскую, и лихо рубал материалы. Тогда я не был ещё стариком, а был, выражаясь модным словечком: красавчик!.. (16 февраля 2019 г.)

Творческие итоги

Имеет смысл подвести некоторые итоги. Перефразируя Библию, пропагандой душа не насыщается, она просит чего-то иного. И в истекшем году я увлёкся биографическим жанром. Читал соответствующие книги и из них делал свои субъективные варианты, что впоследствии назову жанром мини-ЖЗЛ. Дайджестирование на свой лад и вкус.

С чужими текстами я поступал, как моя мама. Она мастерски брала старые платья и костюмы, перелицовывала их, переделывала, перешивала (там рюшечки, там складочки, там другие пуговицы, тут сузила, там ушила и т. д.), а в итоге старая вещь смотрелась как новая. Так и я занялся литературным портняжеством. Сначала робко, а