(После заявления Шахта о том, что если бы знал о намерениях Гитлера израсходовать денежные средства на вооружение, то никогда бы не стал снабжать его ими, Геринг готов был лопнуть от злости, а Редер заметил: «Кто в такое поверит?»)

В ходе утреннего заседания, по словам охранников, Геринг сказал сидевшим перед ним адвокатам: «Он лжет! Он лжет! Он лжет! Я сам присутствовал, когда Гитлер прямо заявил ему, что нам нужно больше денег на вооружение, на что Шахт ответил: «Да, нам без сильной армии, военно-морского флота и авиации не обойтись!»

Согласился с Герингом и Риббентроп: «Да, я тоже это слышал. Это было в 1940 году». Геринг подтвердил, что это действительно было в 1940 году. Гесс спросил у Шираха, слышал ли тот слова Шахта, однако Ширах сделал вид, что не слышал вопроса, что крайне возмутило Геринга.

Обеденный перерыв. В отсеке, где обедали младшие обвиняемые, Шпеер пытался убедить Шираха и Фриче в незыблемости своих взглядов. Он предъявил им переписку с Гитлером, из которой становилось ясно, что фюрер готов был скорее пойти на уничтожение «уцелевших отбросов немецкого народа», чем на капитуляцию. Ширах с большим интересом прочел эти документы.

— Это ужасно! Ужасно! — стонал он.

— А вот и приказы, так что все это — не только слова, — подчеркнул Шпеер.

Фриче возбужденно расхаживал по отсеку столовой.

— Это навеки похоронит миф о Гитлере! Равно, как и миф о его мученической участи!

— Совершенно верно! Поэтому я и прошу вас подтвердить, что по завершении Ялтинской конференции Гитлер решил развязать широкомасштабную пропагандистскую кампанию под девизом: «Мы никогда не капитулируем!» Он и слышать не желал ни о каких мирных предложениях!

— Ужасно! Ужасно! — продолжал бормотать Ширах.

Когда я прибыл к скамье подсудимых, кое-кто из обвиняемых с ухмылкой признался мне, что прежде, когда сражался на стороне большинства, Шахт не был таким ненавистником Гитлера, каким силится представить себя сейчас. Франк, после признания собственной вины гневавшийся на всех, кто пытался утверждать, что невиновен, считал:

— Если бы Гитлер выиграл войну, Шахт лизал бы ему сапоги и громче всех орал бы «Хайль Гитлер!».

Вернувшись в зал заседаний, Йодль и Дёниц иронически заметили, что неплохо было бы взглянуть на такое, из чего следовал вывод, что и они были на стороне Франка.

Послеобеденное заседание.

(Геринг невольно вздрогнул — явный афронт ему, как апологету верности фюреру; возложив подбородок на сжатые кулаки, он стал сверлить взглядом Шахта.)

2 мая. Перекрестный допрос Шахта

Перед началом утреннего заседания многие из обвиняемых продолжали отпускать колкие замечания по поводу антипатии Шахта к фюреру сразу же после прихода того к власти. В особенности едко бывшие военные комментировали попытку Шахта отрицать явно очевидный факт — свою осведомленность о военных приготовлениях Гитлера. Даже помешанный на секретности и недоверчивый ко мне Редер, и тот разоткровенничался, впервые сообщив мне свое мнение об обвиняемом Шахте, причем явно не тревожась о том, каким образом я распоряжусь полученной от него информацией.

— Этот Шахт — жуткий человек. Что он утверждает, сплошь неправда.

В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что Редер конечно же имел в виду вопрос о вооружениях.

Придя на скамью подсудимых, Геринг с радостью ухватился за возможность вволю позлословить в адрес своего главного недруга. Риббентроп клятвенно утверждал, что Шахт слишком много внимания уделял германской внешней политике. Геринг решил утешить его:

— Если вы желаете предать Германию анафеме, то нет лучшего способа, как начать копаться в ее внешней политике.

Когда я ушел из зала заседаний, Геринг обратился к своему защитнику с просьбой передать на волю два его письма, о чем мне незамедлительно сообщила охрана. Я позаботился о том, чтобы ничего подобного не произошло.

Утреннее заседание.

Обеденный перерыв. Во время обеда на тему Шахта распространялись мало — тема выпячиваемых им добродетелей понемногу утрачивала актуальность. Из всего сказанного обвиняемыми за обедом, из брошенных ими издевательских фраз, подслушанных охраной и переданных мне, становилось ясно, что все ждут не дождутся, когда «ярый антинацист Шахт» будет подвергнут перекрестному допросу. Впервые за все время процесса большинство обвиняемых столь откровенно желали успеха обвинителям.

Послеобеденное заседание.

(Геринг, Заукель, Ширах и оба адмирала переглянулись, после чего, удовлетворенно кивнув, стали перемигиваться. Геринг, дав тычка в бок Гессу, посоветовал ему:

— Наденьте наушники, такое стоит послушать.)

Бывшие военные и пропагандисты с удовлетворением наблюдали за явно сконфуженным Шахтом, когда выяснилось, что он после вручения ему золотого значка нацистской партии ежегодно перечислял 1000 рейхсмарок в партийную кассу. (Геринг трясся от смеха.) Затем обвинитель перешел к теме информированности Шахта обо всех вопросах, связанных с ремилитаризацией Германии и создании вермахта, — и то, и другое явно не вязалось с его миролюбивыми установками. (Геринг уже веселился вовсю, повторяя остальным обвиняемым: «Вот, сейчас все и вылезет наружу».)