уверенно утверждать, что мы легко выдержим здесь еще восемь месяцев, я думаю, что мы наверняка с радостью и благодарностью согласились бы, если бы нам предложили быть выведенными отсюда и расстрелянными.

Очень часто, со слезами на глазах, узники спрашивали нас:

— Что же нам делать, мы слабеем с каждым днем? Оставшись здесь, мы непременно последуем за нашими товарищами — в госпиталь и на кладбище. Мятежники уверяют нас, что, если мы запишемся в их армию, у нас будет много еды и одежды, и у нас появится шанс убежать к своим.

Я всегда отвечал, что они не обязаны ни Богу, ни людям, оставаться здесь и умирать от голода. Из тех двух тысяч, кто записался к ним, почти все твердо решили сбежать при первой же возможности. Но другие думали совершенно иначе. Жизнь того, кто присоединившись к повстанцам, хоть на мгновение появлялся на дворе, неизменно подвергалась опасности. Два или три раза такие люди были жестоко избиты и остались живы только благодаря вмешательству мятежников. Эта жестокость была лишь ярко проявляемым глубоким и искренним патриотизмом наших обычных солдат. Эти люди, воевавшие с оружием в руках и получавшие мизерное жалование, уверенно пошли бы на убийство своих товарищей за то, что они перешли на сторону врага лишь для того, чтобы избежать медленной и мучительной смерти.

Мы очень хорошо знали тайную науку рытья подкопов. Его modus operandi[190] таков: копающий, погрузившись в яму глубиной 3, 6 или 8 футов от поверхности, в зависимости от внешних условий, начинает копать по горизонтали, ложится на живот и копает любым имеющимся под рукой инструментом — обычно, простым ножом. Лаз делается таким, чтобы по нему мог проползти человек. Самая большая трудность заключается в том, чтобы спрятать вынутый грунт. Однако в Солсбери такой проблемы не существовало, поскольку многие из заключенных жили в вырытых в земле ямах, которые они постоянно как-то меняли или расширяли. Таким образом, двор изобиловал кучами свежевыкопанной земли и внимания на них никто не обращал.

После большого притока новых военнопленных в октябре, подкопами увлекались почти все. Я знал о находящихся в работе только 15-ти, но, несомненно, их было гораздо больше. Но комендант — просто и гениально нашел способ навсегда покончить с рытьем туннелей.

После тридцати или сорока футов воздух становится настолько спертым, что свечи не горели, а люди едва не задыхались. В большом 65-ти футовом туннеле, благодаря которому полковник Стрейт и многие другие офицеры бежали из Либби, эта трудность была преодолена свойственной янки изобретательностью. Использовав сапожные гвозди, покрывала и доски, офицеры изготовили пару огромных, похожих на кузнечные, мехов. Затем, пока один из них, орудуя своим ножом, за 12 часов продвигался на 4 или 5 футов, а второй загружал его ранец вынутой землей и уносил ее (конечно, ползя ногами назад, поскольку туннель был рассчитан на одного человека и развернуться в нем было невозможно), третий сидел у меха и энергично снабжал своих товарищей свежим воздухом.

Но для Солсбери этот вариант не годился. Я полагаю, что и за тысячу долларов сапожных гвоздей там достать бы не удалось. Их там просто не было. Пробивать вентиляционные отверстия мы тоже, конечно, не могли — они могли бы провалить все дело.

Первоначально существовала только одна линия охранников — на расстоянии около 25-ти футов, на окружавшей тюрьму ограде. Они постоянно прохаживались по ней туда и сюда, встречались и снова расходились по своим постам. При таком раскладе нам нужно было прокопать не менее 40-ка футов, чтобы пройти под оградой, и отойти от нее остаточно далеко, чтобы ночью совершенно незаметно для часовых выйти из подкопа.

Когда комендант узнал (от заключенных, которые действительно очень страдали от недостатка пищи и были готовы почти все, что угодно сделать за кусок хлеба), что строительство подкопов в самом разгаре, он попытался выяснить, кто именно и где копает, но, безуспешно — поскольку неуверенных в себе юнионистов в курс дела никто не ставил. И посему он установил вторую заградительную линию — в ста футах от первой — и вдоль нее тоже туда и сюда прогуливались часовые. Теперь уже требовалось рыть туннель длиной, по крайней мере, 140 футов, но без вентиляции, он был так же неосуществим, как туннель на 40 миль.

Часть IV. Побег

Глава XXXIX

«Умный человек все обратит в свою пользу — и я сумею извлечь выгоду из своих недугов»[191].

Мы постоянно пытались убежать. В течение последних пятнадцати месяцев нашего тюремного заключения я думаю, что не было ни дня, когда у нас не рождался какого-нибудь план, который мы надеялись немедленно воплотить в жизнь. Мы постоянно обсуждали эту тему.

Но мы и в самом деле слишком много теоретизировали. Мы слишком все усложняли. Мы верили в то, что наши тюремщики значительно хитрее и наблюдательнее, чем они были на самом деле. Мы решили, что ничего не будем делать до тех пор, пока все обстоятельства не сложатся для нас благоприятно. Поэтому, в течение долгих и тоскливых месяцев, мы снова и снова видели разных людей — быть может, менее талантливых, но более решительных — и покидающих тюрьму такими способами, которые нам казались совершенно химерическими и неосуществимыми.

Фортуна тоже весьма упорно избегала нас. В самый ответственный момент, когда до свободы, казалось, рукой подать, всегда происходило нечто непредвиденное, и наш план проваливался. Тем не менее, полагая, что дело лишь в нехватке уверенности, мы ежедневно обещали друг другу не сдаваться и либо обрести свободу, либо погибнуть. После той злобы, которую обрушили на нас власти Ричмонда, побег нам казался намного реальнее и предпочтительнее обмена.

Я не осмелюсь назвать точную длину всех туннелей, к которым мы имели отношение, они, как правило, накануне побега, всегда обнаруживались. Мой помощник уже начал поговаривать, что мы никогда не убежим таким образом, если не построим подземную дорогу до самого Ноксвилля — длиной в 200 миль и прямую как стрела!

Даже если бы мы вышли за тюремные стены, шансы добраться до наших казались невероятно мизерными. Мы находились в центре Конфедерации. За десять месяцев, что мы провели в Солсбери, сбежало как минимум человек семьдесят, но подавляющее большинство из них вернули назад, хотя некоторых и застрелили в горах. До Севера, по нашим данным, добрались только пятеро.

Джуниус, похоже, видевший только мрачную сторону в любом из планов побега, часто говорил: