Когда один из офицеров спросил коменданта — майора Джона Г. Джи: «Мне выдать пленникам полный паек?», он ответил: «Нет, дьявол бы их побрал, выдайте только четверть!»

Тем не менее, в это самое время, один из наших друзей Солсбери — достойный доверия джентльмен и истинный христианин, как-то раз, в тайном разговоре сообщил нам:

— Насколько я знаю, размещенный в этом городе большой комиссариатский склад до самой крыши забит кукурузой и свининой. И я точно знаю, что по этой причине коменданту тюрьмы не дают обзавестись собственным складом.

После нашего побега мы сами убедились в том, что во всем этом районе было полно свинины и кукурузы. В Солсбери находился главный склад, в котором хранилось все необходимое для армии.

Эта часть штата изобилует густыми лесами. Поезда доставляли дрова непосредственно на территорию нашей тюрьмы. Если бы мятежникам не хватало палаток, они могли бы легко вывести наружу 200 или 300 заключенных и заставить их заготовить бревен, из которых за одну неделю можно было бы построить бараки для всех военнопленных. Но комендант не пошел на это. Он не заготовил даже половины требуемого количества дров.

Холод и голод страшно отразились на крепких молодых людях, еще недавно сражавшихся, а теперь сидящих в тюрьме. Люди болели самыми разными, подчас смертельно опасными болезнями. Процветали пневмония, разные простуды, диарея и дизентерия, но истощенные голодом и холодом умирали наверняка. Поэтому от лекарств пользы было мало. Ослабленные люди не могли сопротивляться болезням, посему мертвецкие никогда не пустовали.

По приказу тюремных властей я со своими двумя товарищами был обязан работать в госпитале — а на территории тюрьмы их было девять. Сцены, которые нам пришлось видеть постоянно, могли бы сломить даже самые крепкие нервы, но мы трудились и старались облегчить страдания наших товарищей. Мы очень немногое могли сделать — лишь подать чашку холодной воды и проследить, чтобы с пациентами обращались доброжелательно и сочувственно.

Комендантом тюрьмы был м-р Дэвис и свои тяжелые обязанностям выполнял разумно, энергично и с неизменно любезным отношением ко всем.

Джуниус был обязан разносить лекарства «больным вне госпиталя». Госпитали — когда было особенно много больных — могли обеспечить кроватями около шестисот человек, но больных, которые никак не могли сами явиться на прием, было в несколько раз больше. Эти несчастные устало ждали своей кончины в палатках, в подземных ямах, у стен госпиталей или просто на земле. Нежное сочувствие моего товарища смягчило последние часы многих бедняг, которые благодаря ему очень долго странствовали под

«Дождю подобной музыкой его ласковых слов,

Иль, словно солнце, ободряющей улыбкой»[187].

А меня назначили вести все больничные книги — записывать имя каждого пациента, его болезнь, дату его поступления и выписки или дату смерти. По моему настоянию главный хирург мятежников также разрешил мне забирать оставшуюся после смерти больного одежду и отдавать ее живым. Я старался делать это систематически, постоянно ведя списки нуждающихся, которые действительно составляли девять десятых всех заключенных. Ежедневно умирало от 20-ти до 48-ми человек, так что одежды было много. Каждый день, в такую ужасную холодную погоду, ко мне приходили бледные и исхудавшие мальчики — они должны были быть сейчас дома, рядом со своими матерями и сестрами — а у них не было ничего, кроме пары изношенных хлопчатобумажных брюк и тонкой хлопковой рубашки.

Доктор Ричард О. Керри, беженец из Ноксвилля, был главным хирургом. Но, несмотря на свои твердые мятежнические убеждения, в силу присущей ему доброты и справедливости, он делал все возможное, чтобы изменить столь ужасное положение дел. Снова и снова он забрасывал Ричмонд своими возмущенными письмами, приезжали нескольких инспекционных комиссий, в задачи которых входила проверка состояния тюрьмы и госпиталей, но положение оставалось тем же.

Нам не хотелось верить в то, что власти Ричмонда сознательно шли таким путем, чтобы уменьшить силу наших армий. Но Рабство — словно голова Медузы — превратила их сердца в камень. В то время в их руках находилось около 40 000 заключенных. В нашей тюрьме ежемесячно умирало 13 % общего числа узников. Многие вступали в армию мятежников. Таким образом, можно сказать, что наших солдат в месяц умирало более 25-ти процентов, но в то же время, противник не терял ни одного человека.

Очень часто, когда на два, когда на три дня, д-р Керри воздерживался от посещения тюрьмы — он не желал созерцать те отвратительные сцены, от которых мы никак не могли сбежать. Я рад, что смог осветить хотя бы одним лучиком света такую мрачную картину. Почти все хирурги проявили истинный гуманизм и лучшие свойственные человеку качества, присущие характеру их профессии. Они были лучшим из всех видов мятежников, с которыми нам пришлось столкнуться. Они искренне и открыто критиковали условия, в которых были вынуждены лечиться заключенные, и пытались смягчить их страдания.

Назвать эти жуткие бараки «госпиталями» — значит просто надругаться над английским языком. Мы не могли получить метла, чтобы содержать их в чистоте, у нас не было даже холодной воды, чтобы омывать руки и лица больных и умирающих. Здесь, где в амбаре каждого фермера хранились горы зерна, мы не могли достать чистой соломы для подстилок. Большую часть времени они были вынуждены лежать на холодном, лишенном всякого покрытия грязном полу — даже с домашним скотом обращаются намного ласковей. Худые тела и печальные, умоляющие глаза этих страдальцев, устало ожидающие своего конца — без всяких удобств, без единого слова сочувствия или слезинки любви — никогда не перестанут преследовать меня.

Постоянно, ежечасно, круглосуточно, мы слышали это ужасное — кха! кха! кха! — казалось, с этим кашлем несчастные теряли частицу своей жизни. Этот кашель был самым страшным звуком в этом страшном месте.

И в финале появлялась повозка для мертвых — трупы лежали словно бревна — их раскачивающиеся руки, белые ужасные лица, с открытыми ртами и окаменевшими, широко оглядывающими, сопровождающих глазами — с грохотом проезжала вдоль внешней стороны ограды, храня свой драгоценный груз до тех пор, пока его не сваливали беспорядочной кучей в заготовленные траншеи и не присыпали сверху тонким слоем грунта.

В только что прибывшей партии заключенных ни больных, ни раненых не было. Но по прошествии 6-ти недель, Джуниус, как никто разбиравшийся в этом вопросе, утверждал, что среди 8-ми тысяч человек здоровых было не более пятисот человек. Хирурги мятежников считали точно так же.

Пайки, выдаваемые крайне нерегулярно, были скудны и не могли поддерживать жизнь узников. Люди ослабевали, не