Виконтесса даже не запомнила как следует лица этой девушки. На кого похожа молодая княжна? На нее саму? На своего отца, Савельева? Или… всеведущий Алларзон раз в жизни роковым образом ошибся и направил ее не по тому следу?!

Все должно было решиться в ближайшие часы. Она уже послала князю Головину письмо с просьбой принять ее для переговоров по важному делу. Елена нарочно напустила туману, сообщив, что привезла сенатору приветы от лондонских знакомых, но не назвала имен, предоставив ему самому гадать о них. Виконтесса не сомневалась, что сегодня же получит удовлетворительный ответ. Что говорить при встрече, как держаться с князем, с княгиней, с Татьяной — вот что волновало ее, а вовсе не слезы, теперь уже обильно проливаемые Майтрейи.

Когда виконтесса удалилась и вместо нее в комнате появилась горничная, плачущая девушка ничком упала на кровать. Из складок одеяла немедленно показалась крошечная любопытная головка ручной змейки. Выбравшись из своего теплого убежища, Лучинка обвилась вокруг запястья хозяйки, будто пытаясь ее утешить.

— Нас гонят, Лучинка! — глотая слезы, шепнула ей Майтрейи. — Нас тут больше никто не любит!

И в этот миг она сама верила в то, что говорила.

Головин так и не прислал ответа, и на следующее утро виконтесса решилась ехать к нему без приглашения. Ее терзали самые недобрые предчувствия. Неучтивость сенатора была попросту необъяснимой. «Наверняка что-то случилось!»

Опасения Елены не замедлили сбыться, стоило ее карете остановиться возле особняка Головиных. Парадный подъезд стоял настежь, а возле крыльца с взбудораженным и одновременно подавленным видом слонялись бездельничающие слуги. Общее впечатление было таково, будто дом только что обокрали, и теперь челядь дружно решает, что предпринять до возвращения хозяев, чтобы скрыть это прискорбное обстоятельство. Елена послала лакея отнести свою визитную карточку. Спустя почти полчаса тот вернулся с подробным докладом:

— Господин сенатор дома, но не изволят никого принимать.

Удалось лишь говорить с его камердинером, и тот сообщил, что госпожа княгиня очень больна… Она также не принимает, ее и дома нет, увезли в лечебницу.

— Тогда требуй приема у княжны! — решительно приказала Елена.

— Из-за княжны-то как раз такой переполох в доме, осмелюсь доложить, — понизив голос, сообщил лакей. — Говорят, княжна сбежала.

— Как сбежала?! — воскликнула Елена, едва владея собой. — Куда, когда, с кем?!

— Вчера утром, — с удовольствием отчитывался лакей. — И ее вторая горничная говорит, что с дядюшкой. Такой скандал, не приведи господи!

— Где эта горничная?! Зови ее сюда, немедленно!

Явившаяся на зов Люси, предварительно узнав титул дамы, ожидавшей в карете, сумела несколько развеять недоумение виконтессы. Этому весьма способствовала выданная ей награда в размере десяти рублей. Честная девушка охотно сообщила, что ее сбежавшая госпожа была безумно влюблена в своего дядюшку, графа Шувалова, хотя и годящегося ей по возрасту в отцы, но очень интересного и, очевидно, много страдавшего. Князь был против этого союза, отчего молодая княжна имела неприятности и вынуждена была бежать тайком, чтобы соединиться с предметом своих воздыханий. Пока граф Шувалов проживал в Царском, оттуда в особняк князя так и летели письма. Последнее пришло уже после побега Татьяны.

— Письма, к счастью, передавались мне, — сдобным голосом присовокупила француженка, показывая уголок конверта из-под своего накрахмаленного передника. — Иначе князь прочел бы его.

— Отдайте мне это письмо, милая. — Виконтесса раскрыла ридикюль и протянула горничной несколько золотых монет. — Возможно, я сумею передать его по адресу.

Деньги и конверт поменялись местами стремительно. Золотые монеты исчезли в потайном кармане Люси, а письмо скрылось в ридикюле Елены. Чрезвычайно довольная француженка присела в глубоком реверансе:

— Рада служить госпоже виконтессе! Если госпожа виконтесса нуждается в опытной горничной с отличными рекомендациями, смею предложить свои услуги, ведь теперь я почти без места.

— Увы, милая, я немедленно уезжаю из Петербурга, — бросила Елена.

— А госпожа виконтесса осталась бы мною довольна, — настойчиво заметила Люси. — Я была куда полезней молодой княжне, чем эта растяпа Бетти, которую госпожа, неизвестно уж почему, взяла с собой!

— Как?! И горничная сбежала?! — воскликнула Елена.

— Именно, сударыня. Исчезли обе, а взяли только шкатулку с драгоценностями молодой княжны и пару штук белья. Я очень тревожусь за княжну, ведь у этой дурехи Бетти вечно в голове романтические бредни, а княжне нужна бы рядом степенная, положительная особа…

Люси могла сколько угодно расписывать свои достоинства, Елена больше ее не слушала. Открыв ридикюль, она нетерпеливо пробежала глазами письмо и задумалась. Опомнившись, приказала лакею:

— Вели ехать домой, да побыстрее!

В вестибюле покидаемого ею особняка Елена наткнулась на груду увязанных чемоданов. Мимо пробежала горничная со связкой бечевки и ножницами, мелькнул лакей, нагруженный свертками. Из разоренной гостиной показалась Майтрейи в дорожном платье. Девушка не плакала и держалась спокойно, но бледное лицо и покрасневшие глаза выдавали ее удрученное состояние. Елена взглянула на воспитанницу с изумлением, словно только что вспомнила о ее существовании. Ей внезапно пришла мысль, что, отправляя девушку одну в Царское, она своими руками создает ситуацию, при которой Борис Белозерский сможет часто видеться с принцессой. И каков будет исход этих встреч? «Майтрейи, кажется, увлечена этим красавцем. Вот уж чего никак нельзя допустить! Из письма Евгения следует, что он с Савельевым едет в сторону Москвы, намереваясь расстаться с ним в дороге, свернув в свою деревню. В письме он решает порвать с Татьяной, но из того, что девушка все же исчезла, следует, что эти малодушные планы не осуществились! Значит, она с ним… Почему бы не взять Майтрейи с собой, раз уж я не еду в Париж, а намереваюсь пуститься в Москву? В пределах российских границ нам обещана безопасность. Было бы рискованно лишь вывозить ее за границу…»

— Я собрала вещи и готова ехать, куда ты скажешь, — измученным, угасшим голосом проговорила Майтрейи, не дождавшись от виконтессы ни слова.

— И прекрасно, дитя мое! — с улыбкой ответила та. — В таком случае, нас ничто не задержит по пути в Москву.

— Нас?! — вспыхнула Майтрейи. — В Москву?! Ты не прогоняешь меня, не едешь в Париж, а берешь меня в Москву?!

— Тише, тише! — смеялась виконтесса, освобождаясь от пылких объятий девушки. — И усмири, ради всего святого, свою змею, она тоже лезет ко мне с поцелуями!

И в самом деле, Лучинка, всегда как будто опасавшаяся виконтессы, на этот раз делала нешуточные попытки обвиться вокруг ее шеи, выражая свой восторг от того, что ее хозяйка, так долго грустившая, наконец развеселилась.

Крестины в домовой часовне в Воронове носили более чем семейный характер. Присутствовали только аббат Мальзерб, совершавший обряд, Екатерина Петровна, выступавшая в роли крестной матери, а также сами виновники скромного торжества — едва опомнившаяся от родов неаполитанка Лаура, вся в белом, и пухлый младенец мужского пола, которого она баюкала у своей мощной груди, ни за что не соглашаясь передать кормилице. Екатерина Петровна настояла на том, чтобы был совершен обряд малого крещения.