и самостоятельности для каждого.

Мерш вспомнил кинокадры, которые увидел в школе ван Экзема.

– Однако у Матери были грандиозные похороны.

– Их устроили те, кто ее убил… Это довольно сложно понять, но ее убийство было своеобразной… данью уважения. Как только Мать умерла – Мать последнего времени, – ашрамиты обрели ту, прежнюю, которую любили и почитали.

– И никого не арестовали?

– Конечно нет. То, что происходит в Королевстве, не покидает его пределы.

– А вы? Почему вы вернулись? Бояться было больше нечего?

– Настроения изменились. Ученики смогли наконец выслушать меня, Посланца…

Мерш грубо прервал его:

– Я ищу убийцу. Этот убийца жил в Королевстве.

– Вы на ложном пути. Среди нас нет преступников.

– Вы только что рассказали мне о групповом убийстве.

– Это был своего рода… ритуал.

– Я думаю, что нынешние убийства тоже ритуальные.

Хамса не ответил, – казалось, ему была совершенно неинтересна эта история.

Чтобы немного его расшевелить, Мерш достал фотографии, которые на всякий случай захватил с собой. «Картинка стоит тысячи слов», как говорил Конфуций. Господи, он уже начинает рассуждать как они…

Хамса рассеянно взглянул на снимки – что могли они значить для человека, который видел, как адепты пожирают его Наставницу? И который, конечно, был уверен, что она никогда не умрет.

– Эт’ ужасно, – все-таки признал он.

Мерш спрятал снимки и атаковал с другого фланга:

– В ту ночь кто-то из последователей был зачинщиком? Кто-нибудь был особенно… разъярен?

– Нет. Я бы этого не сказал. Это было такое… коллективное безумие.

– Ваши адепты приезжают отовсюду. Вам известно их прошлое?

К Хамсе снова вернулась просветленная улыбка.

– Нет, мы ничего не выясняем о наших «детях».

– У кого-нибудь из них есть криминальное прошлое?

– Криминальное прошлое… – задумчиво повторил Посланец. – Эти ценности, эти суждения принадлежат вашему миру, а не нашему. Желание присоединиться к нам стирает прошлое каждого из них. Какими бы ни были ваши поступки в прошлом, пересечение порога Королевства навсегда освобождает вас от вины.

«Прямо как в Иностранном легионе», – подумал Мерш. Но не стал произносить это вслух.

К теме вины вернулся сам Хамса:

– Во-первых, где доказательства, что ваш убийца находится здесь?

Мерш откашлялся и заявил:

– Объяснять слишком долго, но я в этом уверен. А еще я думаю, что убийства как-то связаны с дурацкой идеей о том, будто мой брат – реинкарнация Матери.

Лебедь пожал плечами, таким образом сдержанно выразив неодобрение:

– Почему дурацкой?

– Вы сами это сказали: мой мир и ваш не имеют ничего общего. В моем никто не верит в бредни про реинкарнацию и карму.

– Хорошо. Но опять же: нужно спросить вашего брата, и если…

Мерш оборвал его – слушать дальше не было никакого желания:

– Вы здесь практикуете тантризм?

– Ронда терпима ко всем религиям.

– Ответьте на мой вопрос! Тантризм является одной из ваших практик?

– Нет. Тантризм – это вариант индуизма. Мы ищем истину, так сказать, в основных религиях… С другой стороны, эт’ культ основан на ритуалах, жестах… магических практиках. Мы не работаем в эт’м направлении. Ронда изучает и анализирует священные тексты. Она не заимствует чужие обряды. Мы медитируем над священными писаниями, и у нас есть свои собственные церемонии.

– Секс является частью ваших церемоний?

– Да.

Мерш не ожидал такого ответа.

– Каким образом?

– Мы ищем духовную энергию всюду, где она есть. Одним из таких источников является половой акт.

– Ваши церемонии похожи на тантрические?

– Не могу вам эт’го сказать – тантрические церемонии совершаются втайне. Еще раз: нас не интересует эт’ область.

Мершу понадобилось несколько секунд, чтобы понять: секс тоже тупиковое направление. Он не знал, какую роль в мотиве убийцы могло играть телесное начало. Сюзанну, с ее политико-сексуальным тантризмом, убийца заметил и поймал в ловушку, но интересовался ли он этими практиками взаправду?

Еще одна попытка:

– Среди ваших адептов есть бывший танцор?

– Только в одной Сусунии нас несколько тысяч.

– Точнее, среди европейцев? – настаивал Мерш. – Преподаватель или даже бывшая знаменитость?

– Нет.

Но Мерш увидел другое: при слове «танцор» Хамса вздрогнул. Еле заметно. Легкое подергивание мышц лица. Мгновенный прилив крови под серой кожей. Хамса знал этого танцора, и тот наводил на него ужас. «Вернусь к этому позже».

– Перед дворцом, – продолжал Мерш, не давая ему опомниться, – есть бассейн. А в бассейне водятся миноги.

– Это старая традиция…

– Почему Мать их разводила?

– Она говорила, что мы должны быть сами себе миногами, уметь высасывать из себя наше эго, материализм, иллюзии. То, что останется, и будет чистым светом. Светом истины, божественного духа.

– Вы помните какой-нибудь несчастный случай? Когда кто-то упал в бассейн и был покусан этими тварями?

Хамса поспешно и решительно замотал головой наподобие маятника. И снова Мерш уловил иное: кто-то пережил дикий ужас. И этот кто-то навсегда был травмирован. И раны ему нанесены миногами.

Травмирован настолько, что теперь, убивая женщин, он воспроизводил круговые укусы.

Мерш резко повернулся и бросил через плечо:

– Я к вам еще вернусь.

Сегодня он применил метод холодного прессования. Посмотрим, что запоет Лебедь, когда он перейдет к горячему.

125

– Это мой отец. Это все он.

Мерш поднял глаза и увидел Эрве – тот стоял на дорожке, дрожа всем телом. Он не показывался со вчерашнего вечера.

Сыщик как раз рассказывал Николь о первой встрече с Хамсой – в качестве закуски перед главным блюдом. Оба, сидя перед бунгало, спокойно готовили себе косяки с травой от Шахина (дай бог ему здоровья).

– Ты о чем? – спросил Мерш, вытряхивая табак из своей биди. Хитрость заключалась в том, чтобы развернуть лист, не порвав хлопчатобумажную нить, которой он был крепко обвязан.

– Это мой отец, я знаю, я видел его.

Мерш отложил свою поделку и приставил руку козырьком ко лбу, чтобы лучше видеть брата. Похоже, тот был не в себе: с затуманенным взглядом, весь в липком поту; одна нога у него тряслась, как будто через нее пропустили ток. Мерш встал – он знал, что есть ситуации, когда промедление невозможно.

– Ты сейчас сядешь и все нам расскажешь.

Содрогнувшись в конвульсии, Эрве рухнул у ног Николь – которые, к слову, были голые и очень изящные.

– Пить… – пробормотал он.

Ему принесли достойную пиренейского пастуха флягу из козлиной кожи, которую он сразу наполовину опустошил: вода струилась по его шее прозрачным жидким шарфом.

– Что ты принял?

– Кислоту.

– Когда?

– Вчера вечером.

– Кто тебе ее дал?

– Шахин.

Славный старина Шахин, всегда готовый толкнуть ближнего в дерьмо ломки.

– Зачем тебе это?

– Чтобы восстановить воспоминания.

– Какие воспоминания?

– Те, что я потерял, те, что у меня были до пятилетнего возраста.

Солнце кружилось над ними и било по голове как раскаленная кувалда.

Мерш схватил брата за шиворот:

– Пойдем.

Секунда – и они в прохладе бунгало: Эрве – полулежа на кровати, Мерш и Николь – в позе лотоса на полу.

– Что это за история с воспоминаниями?

– Это из-за бабушки.

– Бабушки?

Лежа на своем тюфяке, Эрве трясся, как солдат, подхвативший в Индокитае малярию.

– Была одна вещь, которая ни с чем не вязалась…

– Всего одна, ты уверен?

Эрве его как будто не слышал.

– Почему она без всяких колебаний отпустила меня в Индию? Выходит, она ждала, что кто-то за мной приедет, чтобы меня защитить. Она всегда знала,