К каким же выводам приходит Черчилль? Многие из них были описаны выше, но на одном имеет смысл остановиться отдельно. Уинстон Черчилль, этот защитник парламентаризма и символ британских политических институтов, недружелюбно отзывается о демократии, упоминая ее «трескотню и разноголосицу» и ставя под сомнение сам принцип подобной формы правления, когда судьбу выборов определяет большинство. В качестве примера он приводит французских коллег, которые вместо восстановления сил после Первой мировой войны погрузились в «интриги между различными группировками». Возможность французов самим выбирать своих руководителей, а также властолюбие политиков привело к «непрерывной смене правительств и министров». Результатом «увлечения партий политической игрой» стала «неустойчивость французского правительства», которая негативно влияла на решение насущных задач, связанных с укреплением обороноспособности страны, а также формированием последовательной и адекватной изменившимся условиям внешней политики.

Черчилль критикует победителей Первой мировой войны за их стремление «жить сегодняшним днем, без уверенности в будущем, от одних выборов до других». Он порицает современных политиков, «стремящихся лишь к популярности и успеху у электората вне зависимости от соблюдения жизненно важных интересов государства». Он осуждает авторов Веймарской конституции, которые, желая предоставить германскому народу возможность «осуществлять полный и постоянный контроль над своим парламентом», установили выборы в рейхстаг каждые два года. Вместо достижения благих целей подобное нововведение означало лишь, что и политики, и народ «постоянно жили в атмосфере лихорадочного политического возбуждения и непрерывных избирательных кампаний».

В своих рассуждениях Черчилль опирается на два принципиальных тезиса. Первый — масса неспособна принять правильное решение, поскольку, когда заходит речь о выборах, то приходится иметь дело либо с «пребывающим в неведении, дезинформированным большинством», либо — со «сбитым с толку, недовольным, смущенным, обескураженным, хотя и несколько поверхностно судящем обо всем» общественном мнением. Многие читатели могут возразить и привести солидный перечень примеров, когда народ брал бразды правления в свои руки, громогласно заявляя о своей позиции. Как правило, в таких ситуациях речь идет о революционном способе решения проблем. Черчилль тоже приводит подобные сценарии. Например, волнительные события в Югославии в марте 1941 года: «Народ, активность которого до сих пор была парализована, которым плохо управляли и плохо руководили и который уже давно испытывал такое чувство, что его стараются заманить в ловушку, бросил отважный героический вызов тирану и победителю в тот самый момент, когда тот находился в расцвете своей мощи». Приводя эти пафосные строки, сам автор не поддается эмоциям и сохраняет разум холодным. Он разделяет причину и следствие, отводя «национальному подъему» второстепенную роль. Стимулом или источником, вызвавшим восстание, стал «военный переворот», «задуманный и выполненный небольшой группой сербских офицеров еще до того, как определилось общественное мнение». Неумолимый апологет индивидуализма, даже в таких массовых проявлениях недовольства, как революция, Черчилль все равно инициаторами событий считает узкую группу избранного меньшинства, определяющего будущее массы и толпы.

Второй тезис касается следующего утверждения: даже если выбор сделан и сделан правильно, то контроль народа над ситуацией является лишь иллюзией, поскольку на самом деле в критические моменты истории электорату очень трудно изменить ее течение. В качестве доказательства Черчилль приводит Мюнхенское соглашение 1938 года, когда проявилось бессилие и «ликующих толп, которые приветствовали Чемберлена», и «партийных организаторов». Это был момент, когда премьер-министр «господствовал над подавляющей частью общественного мнения». Даже в правительстве, которое было «потрясено до основания», дабы не потерять своих мест и не подвергнуться остракизму, все «поддерживали друг друга». По словам Черчилля, западным демократиям в то время вынесли «ужасный приговор»: «Тебя взвесили и нашли легковесным».

Особенно много рассуждений о непрочности демократической системы содержатся в первом томе «Второй мировой». Тому было несколько причин. С одной стороны, Черчилль так и не смог свыкнуться и принять свое поражение на всеобщих выборах 1945 года. С другой — он считал стремление задобрить избирателей сладким лозунгом и отказ рассматривать ситуацию целиком основными причинами мирового военного конфликта. В своем разъяснении Генри Люсу в ноябре 1947 года, перечисляя ключевые факторы, которые привели к войне, Черчилль, в том числе, указал, что 1930-е годы стали тем периодом, когда «хорошие люди слонялись туда-сюда, взад-вперед, подстраиваясь под изменчивое общественное мнение». «Хорошие люди» стремились лишь «одержать победу на ближайших выборах и занять какой-нибудь пост», поставив себя в зависимость от мнения «избирателей, погруженных в ежедневные заработки на хлеб насущный и обладающих слишком короткими и переменчивыми настроениями».

Аналогичная мысль повторяется и на страницах шеститомной истории. В частности, анализируя решения своих соотечественников, Черчилль констатирует, что вместо «учета реальных фактов положения в Европе» длительное время целью политики британского правительства было «удовлетворение желаний влиятельных кругов общественного мнения Англии». Черчилль считал подобную политику недопустимой, заявляя, что «для партии или политических деятелей гораздо лучше лишиться власти, нежели поставить под угрозу жизнь нации». Рассматривая, как государственные мужи, которые занимают высокие посты и делают громкие заявления, на самом деле находятся в зависимости от электората, Черчилль обращал внимание и на другую сторону этого явления. Если население страны, формирующее «общественное мнение», видит себя в роли истинного капитана британского лайнера, то, по мнению нашего героя, оно глубоко ошибается. Вместо кормчего, указывающего пусть и неправильный, частный, непоследовательный путь, оно «пребывает в неведении», и «большинство британского народа» остается «дезинформированным».

Что же предлагал Черчилль в качестве альтернативы? Он указывает на президента Рузвельта, который вместе с генералом Маршаллом стал «после Пёрл-Харбора выше могущественных течений общественного мнения». Правда, в этом случае речь шла о критическом положении, диктующем иные условия государственного управления. Но для Черчилля-руководителя, с его любовью к кризисам, такая ситуация является вполне привычной, а сама модель рабочей и эффективной для некоторых ситуаций.

В следующей главе сюжетная линия еще предоставит возможность понаблюдать за тем, как менялись взгляды британского политика относительно надежности демократических институтов. Сейчас же, рассматривая морализмы, остановимся на еще одном выводе автора. В свое время при работе над «Мировым кризисом» Черчилль выступил последователем Макиавелли в отношении нежелательности полумер и компромиссов. Аналогичных взглядов он придерживается и в новом сочинении, акцентируя внимание читателей на том, что «призывы к сдержанности могут стать главным источником смертельной опасности», что «средний курс, избранный под влиянием стремления к безопасности и спокойной жизни, может оказаться ведущим к катастрофе».