Проведя краткий обзор «Второй мировой войны», рассмотрим, как Черчилль сам воспринимал свое произведение. В процессе работы над книгой он неоднократно повторял, что «не пишет историю, а излагает свои соображения». Более того, он старается даже избегать самого термина «история», предпочитая «рассказ, изложение и повествование». «Я не называю эту книгу историей: это задача другого поколения, — указывал автор в предисловии к первому тому. — Но я с уверенностью могу утверждать, что это вклад в историю, который принесет свою пользу в будущем». Также он повторяет, что «описывает события такими, какими он их видел», что «старается лишь внести свою лепту в описание исторических событий с точки зрения британского премьер-министра и министра обороны», что «рассказывает о том, что знал и переживал», будучи главой британского правительства.

В принципе, для Черчилля, который сделал ставку на изложение личной истории, в выборе подобного метода повествования не было ничего нового. Однажды в 1947 году у него состоялся следующий диалог с Бивербруком:

— Чем ты занимаешься? — спросил Черчилль.

— Пишу, — прозвучало в ответ.

— О ком ты пишешь?

— О себе, — ответил Бивербрук.

— Хорошая тема! — воскликнул Черчилль. — Я пишу о себе уже пятьдесят лет и с превосходными результатами.

Черчилль действительно писал о себе в течение полувека, став и Босуэллом, и Джонсоном в одном лице. Но только если раньше его коллеги позволяли себе иронизировать над его литературными стремлениями, говоря, например, о его пятитомнике про Первую мировую войну, что Черчилль написал автобиографию, которую назвал «Мировым кризисом», то в конце 1940-х и начале 1950-х годов, с выходом шеститомника о другом военном конфликте, эти шутки были уже неуместны. Как замечали его современники, положение Черчилля во Второй мировой войне сделало его личную историю и историю страны неотделимыми друг от друга.

Шутки шутками, но аналогия с «Мировым кризисом» напрашивается непроизвольно и не сказать о ней несколько слов будет неправильно. В свое время рассказ Черчилля о Великой войне произвел сильное впечатление на современников. Но по-настоящему талантливый человек не останавливается на достигнутом, и если даже он и возвращается к хорошо зарекомендовавшему себя формату, то, как правило, добивается более значимого результата. «Вторая мировая война» уступает «Мальборо», но превосходит «Мировой кризис» в своей целостности.

Отчасти это связано с положением автора в новом военном конфликте. В период с 1914 по 1918 год Черчилль возглавлял различные ведомства, а с 1915 по 1917 год и того хуже, был не у дел, заседая в парламенте, воюя на фронте и занимаясь журналистикой. Все это различие в должностях и точке обзора происходящих событий повлияло на изложение материала, лишив «Мировой кризис» единства. Спустя четверть века, не считая девяти месяцев руководства Адмиралтейством, все время пока бушевала мировая война, Черчилль провел на капитанском мостике. Взгляд на события с позиции премьера не только придал описанию целостность, но и сама должность главы правительства предоставила уникальную возможность по-другому рассмотреть спорные вопросы, поднимавшиеся в других произведениях автора. Среди таких вопросов выделяются: отношения между Британией и США (напряженные в XVIII, XIX и в начале XX столетия, но улаженные персональной дипломатией и установлением особых отношений с Ф. Рузвельтом), партийная борьба (занимавшая столько места в «Лорде Рандольфе» и «Мальборо» и решенная нашим героем благодаря формированию коалиционного правительства), недоверие между гражданскими и военными (занявшее ни одну страницу в «Мировом кризе» и ослабленное Черчиллем с назначением себя — главы правительства — на пост министра обороны), стратегические споры между «западниками» и «восточниками» (потрепавшие британскому политику столько нервов при разработке и реализации военных планов в годы Первой мировой войны и теперь сведенные им на нет консолидацией стратегических инициатив в своих руках).

Разумеется, дело было не только в Черчилле и занимаемой им высокой должности. Само событие играло немаловажную роль. Как известно из биологии: функция определяет орган. Вторая мировая война не только превзошла свою предшественницу в кровожадности, потерях и разрушениях, она вырвалась вперед и по уровню лидерства. На сцене появились исторические персонажи большей колоритности, динамизма и решительности. Причем, как указывает Исайя Берлин, это характерно для всех ключевых стран-участниц. Для России: Сталин — Николай II; для Италии: Муссолини — король Виктор Эммануил; для Германии: Гитлер — Вильгельм И; для США: Рузвельт — Вильсон, для Великобритании: Черчилль — Ллойд Джордж. Исключение составляет Франция, но ее участие в военных действиях носило сначала отступающий, а затем подпольный характер, но даже в этом ограниченном формате личность де Голля заметно выделяется на фоне политиков начала XX столетия (за исключением, пожалуй, лишь Клемансо). И Черчилль, благодаря своему таланту писателя, смог показать и масштаб противостояния, и масштаб участвующих в нем персоналий. Именно поэтому, признавая субъективизм изложения, исследователи продолжают рассматривать его сочинение, как историю, а самого Черчилля считать историком.

Но и это еще не все. Именно послевоенные годы работы над «Второй мировой» и стали «звездным часом» британского автора, который благодаря своему творчеству смог сформировать у современников и последующих поколений устойчивое положительное мнение о своей деятельности. И это мнение, несмотря на всю его ограниченность и спорность, до сих пор продолжает оказывать влияние на специалистов, занимающихся изучением его личности, а также самим мировым конфликтом.

Ирония заключалась в том, что за Черчиллем, знаменитым своими устными выступлениями и письменными публикациями, закрепилась репутация человека больше слова, чем дела. И одна из целей, которую он преследовал, работая над своим произведением, состояла именно в опровержении этого стойкого убеждения и доказательстве того, что его управление опиралось не только на вдохновленные и памятные речи, но и на конкретные, порой весьма жесткие, порой спорные, порой авторитарные, но всегда решительные административные действия. Только для того, чтобы доказать, что он человек дела, Черчилль вновь обратился к слову. И несмотря на двусмысленность этой ситуации, ему удалось добиться желаемого. Правда, не без проблем и не без принесения в жертву своего литературного детища. Пытаясь добиться поставленной цели, автор сконцентрировал внимание на себе, чем вызвал заслуженную критику в свой адрес насчет предвзятости, односторонности и субъективности.

Используемый Черчиллем метод усиления поступков последующими за ними словами с объяснением мотивов своего поведения и возвеличиванием своих достижений не нов и часто практикуется государственными мужами. Но Черчилль пошел дальше большинства. Он призвал на помощь команду экспертов, процитировал неизвестные и закрытые для широкой публики документы и все это сделал с таким размахом, который остался нереализуем для других участников войны.

В итоге количество перешло в качество. И сегодня монументальный труд британского политика-автора изучают не только историки, проверяющие и уточняющие приводимые данные, обсуждающие предложенные трактовки и, порой не без успеха, спорящие с автором. Его труд стал также предметом исследований для филологов. У Черчилля всегда было особое отношение к слову. Он выступал против канцеляризмов и бюрократизмов, витиеватых оборотов и напыщенных конструкций, считая, что они виновны в «разрушении любых форм человеческого общения, а также способствуют уничтожению самого мыслительного процесса». В августе 1940 года он просил своих коллег избегать «путанных и расплывчатых выражений», являющихся не более чем пустым многословием. Он призывал «использовать короткие выразительные фразы, даже если они и относятся к разговорной речи».