– Хотя бы.

– Ты думала о ребёнке, всегда. Я это признаю. Но это не решило ни одной проблемы, Лана. Не обижайся.

От его слов стало неприятно и обидно. А Ваня ещё и смотрел на неё недоверчиво, будто высмотреть пытался что-то, что она от него скрыть хотела. Подозревал в нервозности, в злых и коварных намерениях, и Лана почему-то была уверена, что в уме просчитывает варианты. Что он будет делать, если она снова его обманет или предаст. И терпеть это было невыносимо. Ваня ей не доверял.

Весь оставшийся день Иван провёл с дочерью. Лана наблюдала за ними, как они вместе что-то рисуют, играют перед домом в футбол, и даже когда Соня захотела покататься на роликах, подаренных Игнатьевым, Иван не стал возражать. Это было похвально, но Лана чувствовала его беспокойство. Видела, как Ваня хмурится, когда думает, что его никто не видит, видела его отрывистые жесты, и как он время от времени останавливается и вздыхает, глядя на дочь. Неопределённость его явно мучила. А тут ещё Игнатьев появился, и Иван тут же понял, для чего он приехал. Как бы Лана не скрывала и не притворялась, по поведению мужа всё становилось ясно, как Божий день.

Лана стояла на крыльце, наблюдала за Иваном и дочкой, а обдумывала сегодняшний разговор с мужем. Или с бывшим мужем. Надо как-то привыкнуть, поменять их местами в своём сознании. Задумалась о том, как бы всё сложилось, как бы она поступила, не будь сейчас Вани рядом. Слава ведь приехал уверенный в том, что она поступит так, как захочет он. Что он заберёт их с Соней в Москву, и Лана ещё благодарна ему будет. Или, по крайней мере, воспримет осознание им своих ошибок, снисходительно и благосклонно. Простит всю эту шумиху в прессе, забудет его измену, и они заживут, как прежде. Хотя бы видимость создадут. А ведь такое вполне могло быть, и Лана совсем не была уверена, что ей хватило бы смелости отказать мужу. Возможно, она бы струсила, не осталась бы здесь, забыла о гордости. Знала, что при желании Игнатьев разрулил бы ситуацию, нашлись бы люди, которые за большие деньги отбелили бы её репутацию и репутацию всей их семьи, и вскоре Игнатьевы снова стали бы примером для подражания. Наверное, на это Слава и рассчитывал.

А она что думает?

Думает, что её куда больше беспокоит настроение Вани. Что он хмурится, злится и ей не доверяет. И что её московская жизнь, к которой она так привыкла, как-то неожиданно ушла за грань её интересов, и оказалось, что жизнь за пределами столицы всё ещё существует. А она далеко не один год будто парила в невесомости, занятая совсем не теми вещами, которые волнуют на самом деле. И хотела чего-то неясного и призрачного, и всё никак не могла достигнуть своей цели. Наверное, именно потому, что цель была недосягаема. Изо дня в день становиться лучше и идеальнее. Для себя, для мужа, для окружающих. А идеал слишком часто менялся, и догнать его возможности не представлялось. А теперь она стоит на старом крылечке, наблюдает за тем, как дочка катается на роликах по местами неровному асфальту, взмахивает руками, неловко наклоняется, но радостно смеётся. А мужчина рядом с ней, страшно подумать, её первый муж, из которого она в своей голове за годы брака с другим, сотворила настоящего монстра, кажется нужным, просто необходимым, и он рядом с ней и дочкой, как раз на своём месте. Или они рядом с ним? А за пределами этой улицы большой, огромный мир, от которого он готов их защищать. И понимание этого волнует и будоражит кровь.

Вот только Ваня хмурится, потому что не доверяет ей.

– Мама, пойдём есть пирог с клубникой! – Соня докатилась до их заборчика, вцепилась в него и замахала матери рукой. Иван поднялся с парапета, на котором сидел, прошёл за калитку. К Лане присмотрелся.

– Пойдём ужинать.

Она протянула к нему руку, поправила воротник рубашки.

– Не обидишься, если я не пойду? Аппетита нет, перенервничала сегодня. Забери Соню к себе.

– С тобой точно всё хорошо?

– Да, не переживай. Голова болит. Я просто отдохну.

Он смотрел на неё, довольно долго, но потом кивнул. Ясно, что её слова, откровенная отговорка, Ивана не успокоили. Лана смотрела ему вслед, наблюдала за тем, как он берёт дочь за руку, и они вместе идут к его дому, и понимала, что он в её недомогание и усталость не поверил. Наверное, решил, что она просто не хочет с ним быть этим вечером. Уверен, что её одолевают сомнения. И сомнения, на самом деле, были, но причину их, Иван вряд ли способен угадать. Он злится. И на неё, в том числе, но, в основном, на ситуацию. Которую, впрочем, она создала, в этом Ваня также уверен.

Любовь Аркадьевна наблюдала за собиравшейся в спешке дочерью, с сомнением.

– Плюнула бы ты на него, – сказала она в какой-то момент. – После всего, что Слава сегодня устроил.

– Не могу плюнуть, мама. Если плюну, всё это будет происходить раз за разом. Ты ведь не думаешь, что Слава так просто успокоится? Я вот не думаю, потому что его знаю.

– Не хуже знаешь и Ваню. И если он поймёт, что ты не лежишь в постели в предсмертном состоянии, а отправилась к бывшему мужу в гостиницу, никому мало не покажется.

– Да. Поэтому мне как никогда необходимы твои актёрские способности. Ты ведь справишься?

– Изобразить беспокойство и материнскую тревогу? Конечно, дорогая. Изображу.

Лана сдвинула брови, вникнув в суть её слов. Любовь Аркадьевна сама вряд ли задумалась над тем, что сказала, а получилось-то весьма противоречиво. Но у Ланы сейчас не было желания, да и времени, на то, чтобы заострять на этом внимание. Поэтому она лишь кивнула, и поторопилась выйти из дома. Едва ли не бегом кинулась к поджидавшему такси. В надежде исчезнуть с маленькой улицы незаметно. И желательно также незаметно вскоре вернуться.

Слава её появлению заметно удивился. Открыл дверь номера, увидел жену и вздёрнул брови. Весьма показательно. Обычно он старался столь открыто свои эмоции не демонстрировать, особенно те, что выдавали его внутреннее состояние. Недовольство, раздражение, беспокойство. Но сегодня у него в руке был бокал с виски, он, по всей видимости, был не первым, а алкоголь имел привычку обнажать даже скрытые чувства.

– Хочу с тобой поговорить, пока ты не уехал, – сказала ему Лана, переходя сразу к делу. И поинтересовалась: – Позволишь войти? – так как Слава не спешил проявлять банальную вежливость, так и стоял в дверях.

Игнатьев ещё секунду сверлил её взглядом, после чего от двери отошёл. Повернулся к Лане спиной, снова приложился к бокалу. А она вошла и закрыла за собой дверь. Окинула номер взглядом. В самом номере не было ничего примечательного, но в комнате царил беспорядок, что говорило о том, что Слава не на шутку раздосадован, а может и зол.

– Ты придумала, что ещё мне сказать?

– Я ничего не придумывала, Слава. У меня и так было, что тебе сказать. Но днём мы оба были не готовы к этому разговору.

– Хочешь выпить?

– Даже если и хочу, то не буду. Хоть один из нас должен быть трезвым, с ясной головой.

– У меня ясная голова. Не поверишь, но всё как-то разом прояснилось!..