– Болезненно реагировала, потому что не забыла.

Лана на мгновение прикрыла глаза.

– А как я могла забыть? Он был моим мужем, он отец моей дочери. Я и про тебя никогда не забуду, ты часть моей жизни, далеко немаленькая её часть, и точно не худшая. С нашей с ним последней встречи прошло десять лет, мы оба изменились. Знаешь, это совсем не то, что ты думаешь. Что мы встретились, посмотрели друг на друга, и любовь вернулась. Вернулись воспоминания, хорошие, но куда больше плохих. Безумное количество обид. И мы с ним, так вышло, все эти обиды проговорили вслух, чего не сделали в своё время, по юношеской глупости.

– Ты мне сейчас рассказываешь, почему ты с ним переспала?

– Нет, я хочу, чтобы ты понял, почему я остаюсь, и оставляю с собой дочь. Я хочу, чтобы ты знал, был уверен в том, что ей здесь будет хорошо. Что касается Вани, мы с ним ещё ничего не решали, да и решать пока не можем. Но он имеет право воспитывать своего ребёнка. И это право ему дала не только природа, но и мы с тобой. Потому что мы не справились. А я виновата, – сказала она ему, и голос вдруг сорвался. – Я виновата и перед ним, и перед его родителями. Что в своё время не сумела смирить гордыню, или струсила, это уже неважно. Но я лишила их очень многого, на что они имели право. И Соню лишила тоже. Но у Сони был ты! Она тебя очень любит, и твоё место никто не займёт, даже Ваня, потому что ему придётся куда труднее, ему придётся завоёвывать доверие взрослого ребёнка, сложившейся личности. И нам с ним как-то придётся объяснять ей… А ты всегда будешь её папой, который качал её на руках и угукал. Она не забудет этого. – Лана нервно сглотнула. – Поэтому я тебя очень прошу, прошу вас с Ваней обоих: думайте, думайте, что говорите и делаете. Ведь суд закончится, и результат неважен. Важно то, что будет про вас думать маленькая девочка, ваша дочь. И как вы ей после будете объяснять, что случилось.

– Значит, ты решила так?

– Да, – сказала она после короткой паузы. – И, знаешь, возможно, впервые в жизни я уверена, что поступаю правильно.

– Его ты любишь, да?

– Я учусь любить его заново. Как училась любить тебя. Не оборачиваясь назад, на ошибки и обиды. Но ты же знаешь, Слава, что я никогда бы тебе не изменила. Но ты поставил точку. Поставил точку с такой силой, что едва не сбил меня с ног. Или ты думаешь, что я думала о Ване, когда приехала сюда? Я думала о тебе, я переживала каждое твоё слово, которое слышала с экрана телевизора. Я переживала и, в конце концов, пережила. Ты считаешь, что я в этом виновата? Слишком быстро, слишком легко? Ты не можешь об этом знать. Об этом знаю только я. – Лана печально улыбнулась. – И я не вернусь. Потому что это было бы самой большой ложью. И мы с тобой уже не переступим через это. Ты на меня обижен, я обижена. Как мы будем жить? А страдать и метаться между нами будет Соня.

– И всё равно я считаю, что ты совершаешь ошибку.

– Этого никто знать не может. – Лана поднялась, хотела уже взять сумку и направиться к выходу, потому что Игнатьев на неё не смотрел. Голову опустил и разглядывал пол у своих ног. И, наверное, то, что выглядел в этот момент он особенно потерянным, заставило Лану к нему подойти. Такому знакомому, понятному, даже родному, несмотря на всю её злость на него и понятную обиду, но подошла и привычным жестом пригладила ему волосы на макушке. Затем прижалась лбом к его лбу.

– Не лишай Соню отца, не ставь ни её, ни себя перед выбором. Для тебя ведь это тоже важно, я знаю. Она твоя дочь, не смотря ни на что.

– А мне теперь что делать?

Конечно, можно было вспомнить о вселенской справедливости, и сказать ему что-то вроде того, что об этом нужно было думать раньше. Хотя бы, рассмотреть разный исход ситуации, которую он собственноручно создал, но вряд ли Слава сейчас хотел услышать от неё это. И поэтому Лана сказала банальную вещь:

– Жить дальше.

Вещь банальная, но она сама собиралась последовать этому совету. И только добавила:

– У тебя всё будет хорошо.

Если бы она сказала нечто подобное Ване, когда они собирались разводиться, тот рассмеялся бы ей в лицо. А Слава промолчал, но, возможно, потому, что достаточно опьянел, чтобы спорить или разозлиться.

И всё равно она уходила не с лёгким сердцем. Дверь за собой закрыть оказалось довольно непросто. Закрыть дверь, и уйти от этого человека в другую, новую жизнь. Не потому что больно или жаль, а из-за того, что каждый шаг требовал сил и уверенности в завтрашнем дне и правильности своих поступков, а этой самой уверенности пока не хватало.

Когда вернулась на родную, пригородную улочку, уже совсем стемнело. Лана вышла из такси, и вдохнула полной грудью воздух, наполненный ароматом цветов, густой зелени и свободы, той самой детской свободы, когда тебя ни что не в состоянии сдержать перед свершениями и подвигами. Всё бы хорошо, но взрослые люди, обременённые ответственностью и каждодневными заботами, полной неподконтрольной свободы опасаются, а от подвигов настораживаются. И сейчас в Лане боролись восторг и опасения, будоражили кровь, но ей от этих ощущений почему-то хотелось улыбаться и чему-то радоваться.

Иван сидел на её крыльце, прямо на ступеньках, и курил. Не поднялся, когда она вышла из такси, наблюдал и внешне выглядел спокойным. Хотя, Лана знала, что это спокойствие обманчиво. Но форсировать события было бы глупо, и поэтому она подошла и молча присела рядом с ним. Тоже на ступеньку, мысленно махнув рукой на подол светло-бежевого платья. Секунду сомневалась, после чего взяла Ивана под руку. И всё-таки улыбнулась. Тёплой ночи и звёздному небу. А вот Сизыха поругала.

– Снова куришь.

– Нервы, – коротко отозвался тот.

Лана с пониманием покивала, после чего сказала:

– Будем лечить.

Иван голову повернул, посмотрел на неё.

– Ты остаёшься?

Вопрос был серьёзным, и Ваня смотрел на неё с подозрением, а Лана всё равно улыбнулась. Ничего не могла с собой поделать.

– Знаешь, у меня такое чувство, что я никуда и не уезжала. Или только проснулась. – Она придвинулась к нему, и, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала его в плечо, затем ещё раз. После чего прижалась щекой. Замерла в такой позе, вглядываясь в ночное небо, и чувствуя, что Иван, наконец, расслабился, плечо перестало быть каменным, он вздохнул, а затем и обнял её за плечи.

– Вряд ли получится найти тебе работу, – проговорил он через некоторое время, – так и придётся на тебе жениться.

– Получается, что у меня два папы?

– Получается, что два.

Соня присела на стул у окна и задумалась. Начала мотать ногой. Лана украдкой за дочкой наблюдала. К разговору, который произошёл сегодня, они шли долго. Почти год. Позади остался их со Славой развод, судебный процесс, ссоры и разногласия. По крайней мере, Лана очень надеялась, что всё осталось позади. Ей не хотелось выяснять отношения с Игнатьевым до конца жизни, хотя, у него к этому стремление было. Он так и не простил ей предательства, а её отношения с первым мужем, он называл только так, никак иначе. Но они с Соней жили за пятьсот километров от него, и особо влиять на их жизнь он не мог, и другого выбора, как смириться, у Славы не было. О примирении, тем более о его примирении с Ваней, речи не шло. За весь год они ни разу не подали друг другу руки. Упорствовали оба. Но, хотя бы, не ссорились и не ругались при ребёнке.