Есислава хоть и находилась в несколько дымчато-плывущем состоянии, достаточно остро чувствовала боль, которая неизменно при любом движении подле нее вакан ударялась в голове… в ее глубинах… видимо в самом мозге. Однако, так как губы были набрякше-вялыми, а выпавший изо рта язык не двигался, она не могла кричать… не могла сказать и даже стонать. Словом не могла сообщить, вероятно, присланным Кручем созданиям как сильно… как сильно болит у нее голова… оплывает от той пронзительной боли мозг.

А ваканы промеж того разорвав на груди кожу, вже вправляли девушки ребра, достаточно громко щелкая клювами. Теперь боль стала и вовсе неимоверной… и Есинька поняла, это болит не разрываемая плоть, а лишь мозг, вроде подвергшийся какой-то иной чужеродной атаке. Вглубь груди, туда, где находилось легкое, проник клюв одного из созданий и надавил на орган так, что изо рта юницы плюхнул сгусток крови. И такой точно сгусток плюхнул, кажется, в мозгу, отчего там невыносимо запекло… засвербело… но, похоже, только на мгновение… миг… а после также резко боль ушла, и вслед того послышалось, чье-то прерывистое дыхание… судорожный вздох…

Серый дым нежданно заполонил весь мозг и очи Еси, и моментально приобрел желтоватые полутона каковые пошли малой рябью. Огромная круглая зала, увенчанная высоким прозрачным куполом в каковом единожды отражались зеркальные стены, гладко отполированный кипельно-белый пол наполнилась голубым неярким сиянием. Казалось в том своде единожды зарилось голубое небо, степенно так приближающееся и тотчас сызнова удаляющееся, насыщающее сиянием света все помещение. Подле самого свода плыли пухлые белые облака кучные и рыхлые, вероятно опившиеся воды.

– А духи, которых ты Седми привез… духи Атефов… ты ведь не всех их взял? – едва слышно вопросил голос… голос такой родной, близкий, точно составляющий естество Еси.

– Духи, – послышался высокий, звонкий тенор и чьи-то перста ласково огладив волосы юницы, на миг задержались на ее лбу.

– Ты только меня не прощупывай, – торопливо молвил тот же очевидно знакомый голос, и голова девушки качнулась, стараясь сбросить со лба перста Бога. – Я все сама расскажу.

– Я и не собирался… не волнуйся, Владушка, – нежно произнес Седми и тембр его голоса наново звучал низко, стараясь умиротворить девочку.

И теперь пред очами Есиславы выплыл и сам Бог. Высокий, худой, белая кожа на оном сияла золотыми переливами, несомненно, как и у всех Зиждителей подсвеченная изнутри. Его красивое лицо с прямыми границами и вроде квадратной линией челюсти прикрытой пшеничными усами и короткой бородой, с мышастыми очами, где радужная оболочка по форме напоминала треугольник.

– Духи Атефской печищи… ты привез их не всех… у них есть еще и иные, – добавила Владелина.

– Иные, – теперь уже точно крикнул в мозг Есиславы Крушец… наполнив тем гамом зараз всю плоть. – Так больно, – дополнил он отрывочно и много тише. – Как мне больно, – теперь и совсем словно прошептал. – Больно!.. Отец!.. Отец!.. помогите…

Густые испарения сменили желтоватый цвет на серебристый, вроде как многажды рассеченный и с тем стремительно движущийся… Они унесли всякую боль… наполнили мозг девушки теплотой и покоем… Лишь плоть юницы продолжала мелко трястись, обливаться потом и страдать от жара, туго переваривая ушедшее, а может нечто другое… то, что сумел… смог вобрать в себя бесценный Крушец.

По законам соперничества лучицу нельзя было приносить в обиталище Богов… только в крайнем случае, в случае явной опасности для плоти. За тем также следило Сирин-создание, потому Асилу и Кручу пришлось прислать на Землю своих бесиц-трясавиц рода вакан, подарок Вежды, чтобы излечить Есиславу. Ваканы хоть и действовали грубо, и как казалось девушке болезненно, одначе, являлись опытными лекарями, посему исцелили не только кости, но и зарубцевали порывы во внутренних органах, тем самым уберегли плоть от гибели.

Потому, не прошло и пяти дней, как Есинька избавившись от лихорадки, стала подниматься и выходить из вигвама, правда поколь лишь в сопровождении шаманки. Как пояснила, не больно разговорчивая Уокэнда, у ее народа манан в основном шаманами назначались мужи. Однако, старый шаман, давно растерявший детей, выбрал именно ее Уокэнду себе в преемники, поелику она была его старшей дочерью.

Есислава слушая шаманку, воспринимала ее речь весьма отстраненно. Ей казалось Уокэнда так и говорит с ней на другом языке, с другими… чуждыми ей понятиями и мыслями. И обращается на вы, не потому как считает божественным даром, а потому как считает божеством все живущее обок них: людей, деревья, траву, еду и даже дым. Нельзя было сказать, что шаманка милая, добрая женщина… вспять ее точнее было бы назвать грубой, жестокой. Она относилась к юнице со страхом и одновременно с ощущаемым предубеждением, точно видела перед собой ядовитую змею, какую жаждала убить, да по каким-то причинам не могла. Если Уокэнда перевязывала раны на теле девушке, которые остались от проникновения клювов вакан, то делал это всяк раз так резко, что последняя, непременно, стонала. Те стенания особой волной боли отзывались в Еси… Та нечуткость, можно даже молвить, безжалостность шаманки, вкупе с невыносимыми страданиями от гибели Дари, людей, Липоксай Ягы, острой хваткой придавливали грудь Есиславы и коли раньше Крушец мгновенно даровал ей умиротворение… теперь после лечения вакан, когда она услышала его вопль о помощи, так необходимая поддержка пропала. В такие моменты, когда душевная боль полностью овладевала девушкой и мозг ее, похоже, сливался в единое целое с лучицей… она начинала слышать стенания Крушеца. Его тихие, едва слышимые слова, возникая в самом мозгу, звали Отца и просили о помощи. Иноредь вместо тех стенаний приходили целые куски видений, но это были иные видения, которые не воспринимались Зиждителями, кои зрела одна Еси… зрела фрагменты прошлой жизни плоти Крушеца… зрела все глазами самой Владелины.

Чаще всего в моменты тугой боли, коя словно плыла изнутри головы, и принадлежала по большей частью только лучице, Есислава видела высокий округлый зал с зеркальными стенами и далеким сводом напоминающим ночное небо, где в блеклом свете по сферическому, гладкому потолку ползли в разные стороны, выныривающие из более темного навершия серебристые звезды. Те звезды в доли секунд заполняли своими многолучевыми фигурами свод и начинали лучисто мигать. Еще чаще она видела каплеобразное лицо с широкой в сравнении со лбом и подбородком линией скул, крупными слегка приподнятыми уголками глаза, где верхние веки, образовывая прямую линию, прикрывали часть темно-коричневой радужной оболочки, кажется полностью поглотившей желтовато-белую склеру. Темно-коричневая кожа Бога золотилась и Есиславушка хоть никогда не лицезрела того Зиждителя, без ошибочно понимала, что видит Першего… видит… почему-то невыносимо скучает… много сильнее чем за Липоксаем Ягы и Стынем. Глухая боль ударялась в висок, била в лоб и выплескивалась смагло-рдяным сиянием в левый глаз. Иногда казалось, это была не ее боль, а чья-то иная… всего-навсе отголоском отражающаяся в мозгу девушки.

Землю все это время порой еще легонько потряхивало. Порывчато вздрагивала почва и стонали горные гряды. А небосвод, избавившийся от тьмы, ночами поколь не являл не токмо звезды, но даже живой Месяц, вроде хороня его от северги Димургов.