что уже слышал когда-то эти слова, но вспоминать, когда, где и от кого, было некогда.

— Ладно, пусть будет вороном, лишь бы живучим, — сказал Дадоджон. — Кроме него, у меня никого пока нет. Он вырастил меня, воспитал. Я должен быть сейчас возле него.

— А я о чем говорю, разве не о том же? Я еду с вами!

— Со мной? А как же… работа?

— Работа почти закончена, через два дня врачи отсюда уедут, — сказала Марджона.

— Тогда поехали!

35

Жену Мулло Хокироха звали Гульмох, но имя ее почти все забыли. Сам Мулло Хокирох называл ее «женщина» либо «старуха», для других она была «тетя», «тетушка», «тетенька» или «мамаша». Только мать Нуруллобека звала по имени — Гульмох: их связывали родственные узы и обе они были из Матчи. Поэтому она близко к сердцу приняла весть об аресте Нуруллобека, сильно горевала, не подозревая, что и эта беда сотворена ее супругом. Мулло Хокирох в душе посмеивался над ее печалью, а вслух твердил свое:

— Все от бога, бог и вымочит, бог и высушит… перестань убиваться!

Узнав, что Нуруллобека выпустили и даже вернули на прежнюю работу, Гульмох бурно обрадовалась и, поделившись с мужем радостью, спросила, почему Нуруллобек к ним не заходит. Муж ответил, что Нуруллобек обиделся на них за то, что Дадоджону сосватали Марджону…

В это весеннее солнечное утро Гульмох по велению мужа пошла в правление и передала председательше его просьбу — немедленно послать кого-нибудь за Дадоджоном, так как Мулло Хокироху очень плохо, он якобы даже бредит. Зная, что муж преувеличивает, Гульмох не торопилась домой. На обратном пути она решила зайти к Нуруллобеку.

Кишлак был укаршен красными флагами и лозунгами. По радио звучала праздничная музыка, диктор поздравлял всех с Днем Советской Армии. Гульмох, иногда неделями не выходившая из дома, почувствовала себя птицей, вырвавшейся из клетки. После душной мехмонхоны, в которой лежал и изводил ее своими поучениями и капризами Мулло Хокирох, ей дышалось легко и свободно. С радостным изумлением увидела она, что на деревьях уже набухают почки, — неужели скоро весна?! Она сколупнула одну почку, надкусила, ощутив горьковато-терпкий вкус, растерла между пальцев, чувствуя клейкость, и подумала, что да, весна не за горами, прекрасная зеленая весна. И будут маки, будут тюльпаны, будет много цветов… но для нее ли? Несчастная со своим Мулло Хокирохом, служанка его, когда она увидит весну?!

Гульмох свернула к школе-интернату и у самых ворот повстречалась с Нуруллобеком. Он радостно обнял ее, и чувства его были неподдельными — он с детства любил и уважал свою тетушку. Не раз вспоминал ее и в тюрьме и, вспоминая, искренне жалел. Вот и сейчас его сердце сжалось! Как она быстро стареет!.. Нуруллобек повернул назад и привел тетушку в свой кабинет.

— Слава богу, слава богу! — говорила она, утирая слезы. — Правда не потонула, есть, оказывается, справедливость. Ты снова на своем месте. Как неожиданно свалилась на тебя эта беда!

— Да, неожиданно, — сказал Нуруллобек. — Никогда не думал, что выроют мне яму и толкнут в нее люди, которых считал близкими друзьями, почти родными.

— Да ты что? — удивилась старушка. — Кто были эти подлые нечестивцы? Ты узнал их?

— Еще бы! — усмехнулся Нуруллобек. — Главарь у них ваш муж, благочестивый Мулло Хокирох! Мой, так сказать, приемный отец, моя опора, мой наставник и защитник!

— Нет, нет, не говори так! — воскликнула старушка, всплеснув руками. — Твой дядя жалостливый человек, он боится божьего гнева, ты ему вместо сына!..

— Я тоже так думал когда-то. Но это он, тетушка, этот жалостливый, богобоязненный человек велел подлому Бурихону арестовать меня. Мне сказал сам Бурихон… За что? Из-за Марджоны, сестры Бурихона. Я давно привязался к этой девушке, хотел жениться на ней и сейчас все еще не остыл. Но ваш благоверный супруг, преследуя какие-то свои грязные цели, вознамерился выдать Марджону за своего братца и, чтобы я не путался под ногами, велел убрать меня, посадить… только и всего!

Старушка слушала, и глубокая печаль входила в ее сердце. Когда Нуруллобек умолк, она тяжко вздохнула и глухо промолвила:

— Бедный ты мой, несчастный!.. — И, немного помолчав, сказала: — Я не знала, что это мой старик тебя посадил. Думала, образумится, стал бояться бога, замаливает свои грехи… Сколько же можно грешить? Неужели и вправду то, что входит с молоком матери, уходит лишь с душой? О боже, боже!.. Сжег всю мою жизнь, каждый день измывался, убивал меня, разве мало ему было этого, что вцепился в тебя, проклятый?!

— Да вы не расстраивайтесь, тетушка, не надо, милая, успокойтесь, — взял Нуруллобек сухую и тонкую руку старушки, — кто роет яму другому, тот сам в нее попадет. Вот ведь полетел Бурихон, выгнали его с работы, как паршивого пса, доберутся и до остальных. Ничто не остается без возмездия. Ваш муж еще будет искать спасения в смерти.

— Верно, сынок, верно говоришь! — закивала головой Гульмох. — Так и есть! Он каждый день зовет смерть, но даже она отвернулась от него. Изводят его головные боли, криком исходит, ни есть не может, ни спать. Если глянешь на него сейчас, не узнаешь и испугаешься. Бог сам наказывает его.

По просьбе Нуруллобека принесли чай. Выпили по пиалке. Тетушка Гульмох расспросила, как чувствуют себя мать и отец, братья и сестры, пожелала им долгой счастливой жизни. Нуруллобек поблагодарил и сдержанно, стесняясь проявить охватившее его волнение, спросил, не знает ли она о намерениях Мулло Хокироха относительно Марджоны: может быть, изменились?

— Нет. Послал сегодня за братом, прежде чем помрет, хочет поженить их, — ответила старушка и прибавила: — Откажись ты, сынок, от этой бесстыжей и нахальной девчонки. Не выйдет из нее хорошей жены, она недостойна тебя.

Нуруллобек с минуту помолчал, подумал и сказал:

— Сердце, к сожалению, неподвластно разуму. Если бы ему можно было приказать!..

— А ты представь, что она за человек, и сердце само отвратится. Говорят, Марджона бегает за Дадоджоном, как собачонка за хозяином. Позабыла всякий стыд и срам, поехала за ним в Дашти Юрмон.

— Но Дадоджон не хочет ее. Мне сказали, что после смерти Наргис он не желает возвращаться в кишлак. Покинул его навсегда.

— И ты веришь этим братьям? — всплеснула старушка руками. — Они стоят друг друга. Не стало Наргис, прилипнет к Марджоне. Лучше не связываться с этим родом, сынок!

Нуруллобек вздохнул.

— Хорошо, тетушка, я подумаю, — сказал он, понимая, что старушка права. Но как вырвать Марджону из сердца? Для того чтобы забыть ее, наверное, нужно полюбить другую. Сказано же поэтом: «В ответ любви нужна