и шагать дальше и шире. И от того, какой философии ты будешь придерживаться в жизни и будет зависеть то, кем ты в этой жизни станешь — приспособленцем, обманывающем и шантажирующим других, постепенно становясь бесом, либо — героем, подобно Гераклу, шагающем в жизни от подвига к подвигу. Вниз — к могиле, или вверх — в Вечность!

— Что ещё за философия духа? Я ведь и использую свой дух, свое упорство, настаивая на своем, для того чтобы у меня получалось использовать других.

— Сейчас не ты, а твоё тело использует твой дух и чуть ли не весь твой ум, заставляя тебя всячески изворачиваться для того чтобы использовать других для достижения жизненного комфорта. А ты — Наблюдатель — не только на все это смотришь, принимая решения, но ещё и помогаешь телу, проявляя настойчивость и упорство в достижении им его низменных и недалеких целей. Ты должна коренным образом изменить своё мировоззрение и стать духом, использующим прежде всего своё тело для достижения нужных — вам обоим — результатов.

— Ради положительной оценки твоих действий друзьями и родителями? — скорчила она гримасу.

— Я же уже говорил, что они — только указатели на то, что ты движешься в правильном направлении. На которые не стоит обращать особого внимания. Так как они могут указывать и на то, что твои родители думают о том, что, как они считают, тебе в твоей жизни прежде всего необходимо.

— Основываясь на своем жизненном опыте? — поняла она, что он про Леду.

— Опыте жизни телом, а не духом. Поэтому ты должна научиться рассматривать любую совместную деятельность не как способ получения от других конкретных выгод, а не более чем повод для общения и проявления твоей самостоятельной жизненной активности. Постоянно помня, что только совместная деятельность наделяет твои действия конкретным смыслом, давая тебе возможность убедиться в твоем умении правильно рассчитывать алгоритм необходимых действий и прикладывать необходимые для их выполнения усилия. Ведь только другие могут указать тебе на то, что ты делаешь всё предельно правильно или же уклоняешься от выбранного тобой маршрута. Не дав тебе с головой увязнуть в трясине самооправданий. Снова став рабыней своего тела.

— Но как мне уйти от зависимости от тела? Ведь я уже так привыкла жить только ради него, именуя его не иначе как «себя-любимой»?

— Ты должна научиться любить себя по-настоящему, легко и ласково беря верх над коллективным безумием тела. Постоянно осознавая, что ты его раскрепощенный менеджер. И не давая ему себя провести. Поначалу буквально шантажируя его той выгодой, которую оно может получить от выполнения правил совместного общежития, — показал он на её золотые украшения, — по ходу дела заражая его коллективное безумие своей виртуозностью. Так сказать, сублимируя его «жизненный порыв». Но не для того чтобы получить одобрение других или даже — конкретный результат, а только потому, что вне духа и любви тело воспринимает любые правила как некую узду, ограничивающую его мнимую свободу — свободу открыто проявлять своё безумие. Наглядно показав ему, что начать дурачиться, играя в совершенство, можно и с пользой для общего дела. Невольно заставляя и других тобою восхищаться!

— Но лошадям также не нравится узда!

— Да, но это единственное средство вам обоим — животному и наезднику, то есть телу и духу, системе и индивидууму совместно двигаться, играючи, к взаимовыгодной цели. Наслаждаясь поездкой. Выгодной вам обоим! А не — тебе одной. Общество — это лишь тренажерный зал, абонентской платой за посещение которого является наслаждение от тренировок своего духа. Сублимируя наслаждение — в счастье!

— Но для тела общество — лишь ещё одна обуза.

— Для тела всё является обузой, даже оно само. С его бесконечными запросами. Которое воспринимает общество как ещё один источник бесконечных требований и обязанностей.

— Как тирана, который только и заставляет тело их выполнять! — подтвердила Елена с усмешкой.

— Так стань же духом, который только и будет рассматривать их как повод для того, чтобы получать наслаждение от их адекватного и виртуозного исполнения. Восхищаясь тем, как ловко и эффективно ты это делаешь! И усмехаясь над телами, которые только и стонут о том, как это всё им уже надоело. Так, что они мысленно уже готовы к тому чтобы повеситься. Или — утопиться, — вспомнил он себя в минуты отчаяния.

— Это ты тоже узнал на собственном опыте? — догадалась Елена.

— И не я один. На самом деле это было известно всем очень и очень давно. Ведь рабами в древних Афинах являлись не какие-то подневольные люди — потенциальные пролетарии, но те, кто как и сейчас живут телом и исповедуют в жизни философию комфорта. Заставляя себя всё делать чуть ли не из под палки. Они сами и являлись теми, кто их постоянно угнетал. Своей же собственной ленью. А не какой-то мифический рабовладелец. Потому что раньше в города люди объединялись на сугубо добровольной — деловой — основе. Совместно строя вокруг своих жилищ стену для того чтобы, пока они спят, их не съели хищники, и их имущество не смогли украсть блуждающие вокруг их поселения вооруженные камнями и палками бездельники и лихоимцы. Так что никто их в города палками тогда не загонял.

— Кроме страха быть растерзанными вне стен города, — поняла Елена.

— После введения Времени, выпустившем мутантов (также получившим тела людей) на свободу.

— Свободу убивать ближнего?

— А Сократ как раз и учил граждан тому, как им стать свободными на самом деле. Указывая им на их реальные цепи — на то, что и превращает их в рабов — своего же собственного тела! Которым, как они наивно считали до общения с Сократом, думали, что управляют. Тогда как оно уже давным-давно управляло ими. Еще и заставляя их управлять другими, шантажируя их совместным пребыванием в городе ради общего блага.

— И — как же именно?

— Как ты сейчас шантажируешь меня покупать тебе всё новые платья и драгоценности ради получения мною твоих сексуальных и прочих, не менее очаровательных услуг, — подмигнул он Елене. — За что Сократа, собственно говоря, граждане и отравили. Чтобы он не мешал им спать. Не будил в них разум. Который он, по роду своей — среди них — деятельности и называл критическим. Заставлявшим его сомневаться даже в самом себе, если вдруг чувствовал, что его бесовское тело снова пыталось захватить над ним власть. Похотью, истериками и амбициями растоптав в нём ангела.

— Но теперь-то ведь пребывание в городе уже не может защитить нас даже от воровства!

— Поэтому-то теперь пребывание в нём и бессмысленно. Теперь жители города это не более,