Только поверь!..

Свищет позёмка…

Подайте весть

О том, что есть

Огонь, и честь,

И правда в сердцах –

Не отводя лицо,

Сейчас и здесь

Стоять до конца,

Не посрамив отцов!

Вечные тучи плыли над пустошами, роняя редкий снежок. Постепенно скрылись следы санок и лыж, протянувшиеся обратно на север. И отпечатки конских копыт, обращённые к югу.

Нынешняя Наклонная башня прежде называлась Глядной. Изувеченная в Беду, она и теперь выше прочих вздымалась над косматыми туманами зеленца. Иные называли её памятником былой славы. Злые языки предпочитали говорить о былом страхе. Башня стояла в северном углу крепости, кренилась в сторону Конового Вена… Поди теперь докажи кому, что случайно. Сквару с самого первого дня подмывало в прозрачный морозный день влезть на сущий верх и разведать, не покажутся ли на краю овиди знакомые бедовники Левобережья. Однако к зубчатой макушке Наклонной не было никакого подхода, ни изнутри, ни снаружи. За время бесплодных попыток Сквара вполне в том убедился. Собственно, в сторону Наклонной никто, кроме него, особо и не заглядывался. Кому нужна пустая, ненадёжная каменная труба, перекрытая толстой ледяной пробкой! Покинутую башню сделали себе игрушкой свирепые бури, исправно налетавшие с моря. Когда вихрь верно угадывал направление, башня начинала гудеть. Не особенно громко, но на удивление жутко. Гул распространялся по всей крепости, взывая из каменных толщ, он казался стенанием самой Земли, томящейся в ледяном заточении. Когда Сквара впервые услышал голос Наклонной, ему тоже захотелось бежать. Всё равно куда, лишь бы подальше.

На самом деле мыть даже глубокий вмазанный котёл, отчёрпанный от снеди, – работа не самая неприступная. Главное, всё делать умеючи!

Чёрной девке Надейке умения было не занимать. Опрокинув в котёл большой черпак кипятку, она быстро погнала по кругу весёлком с мочальным помелом на конце. Низкая печь сберегала ещё достаточно жара, вода шипела, заплёскивая на горячие стенки, в середину стекали хлопья и жир. Надейка подставила бадью, как следует разогнала помои, тем же помелом стала проворно выплёскивать через край. На дне зашкворчало. Девушка оставила весёлко, плеснула ещё кипятку. Повалил пар.

Надейка жила сиротой, но так было не всегда. Она хорошо помнила мать, приспешницу на этой же поварне. Когда всё случилось, Надейка была уже большая, перенимала науку. Бегала по крепости с поручениями: то отнеси, это подай. Вот и вышло, что однажды она кое-что увидела… такое, чего совсем не надо было ей видеть… Двоих взрослых парней, наглядышей Ветра. И самого котляра, готового обоих избить, отправить в холодницу, поставить к столбу…

Парни были так испуганы, а Ветер – до того разъярён, что Надейка убралась никем не замеченная. Побежала к матери, на ухо, взахлёб, вывалила свою повесть. Зря вывалила, наверно. Мама вдруг больно схватила её, взялась трясти, словно это Надейка что натворила: «Ещё кому сказывала? Сказывала или нет? Живо отвечай, да не лги мне!» Как будто дочь была знатая лгунья, совсем забывшая правду. Надейка хорошо помнила материны глаза, ставшие незнакомыми. Она тогда испугалась, заплакала…

Мать взяла с неё самое крепкое слово: молчать о подсмотренном! Но до конца, знать, дитятку не поверила. Вскоре Ветра проводили в поход во имя Владычицы, собирать новых ложек где-то за Шегардаем. В тот день, прямо как сегодня, выла Наклонная. Маму упреждали: падает метель. А она всё равно наладилась к Недобоихе за красной першилкой. И ещё дочь с собой повела. Дескать, порно ей, скоро будет бегать одна.

Посреди леса мама вдруг свернула на запад. Мимо острожка, мимо Пятери… Наверно, спутала тропку…

Потом они спали в снегу, а падера гнала над ними снежные волны. Понемногу стало светать, но мама почему-то не просыпалась. Сон, грозивший стать непробудным, одолевал и Надейку, но подоспели лыжники Инберна. Матери так и не добудились. Надейку отпоили горячим взваром, оттёрли руки и ноги. Теперь она приспешничала в стряпной. Чистила рыбу, промывала водоросли, отскребала котлы.

С год назад в крепость приходила большуха Недобоиха. Говорила с Надейкой, смотрела, каково поворачивается. Верно уж, не любопытства ради смотрела. Теперь, может, снова придёт. И о чём тогда плакать к могущественному державцу? Чтобы отдал? Чтобы не отдавал?..

Надейка была невелика росточком. Обходя помелом стенки котла, тянулась изо всех сил. Вот мешалка скользнула, злыми осами взвились брызги, ужалили руку пониже засученного рукава. Девушка ойкнула, схватилась за боль. Торопливо смахнула невольные слёзы. Стала дальше тереть.

Пугливые малыши, привезённые Ветром, вымахали в бедовых парнюг. Молодые стряпки заглядывались. Надейка не была исключением. Ох, девичье сердечко! Всяк день, дурёха, ждала, заглянет ли дикомыт. Вдруг снова пособит неподъёмную кадку из погреба наружу неволить? Шутя справится с тягой, ломящей женские руки, улыбнётся, маслица попросит кугиклы новые пропитать да на них и сыграет… А то опять в холодницу угодит, а она узелок с пропитанием тайком ему сбросит…

Нечего сказать, высоко занеслась. Сквара – лучший ученик, сам Ветер не нарадуется. А красив…

Тётушка Кобоха снова недосмотрела. На самом дне котла пятнышком прикипела плотная корка. Ничего! На такую напасть у Надейки был приготовлен витень вроде охотничьего, только вместо ножа на ратовище сидела железная ложка, сточенная в скребок. Приспешница вынула из-под хлопота скамеечку-стояло, сработанную ещё Опурой. Взобралась, перегнулась…

Мощные руки, неслышно протянувшиеся сзади, сомкнулись на поясе. Легко сняли Надейку с подножки. Девушка упустила древко, сердечко трепыхнулось: Сквара?.. А она-то хороша! Красная, взмокшая от горячего пара, волосы растрепались… Ещё как следует не встав на каменный пол, она знала: нет. Не Сквара.

– Дай уж себе роздыху, труженка, – сказал Лихарь. – Вон и ручку белую ошпарила, лепо ли?

Девушка застыла, не смея ни головы поднять, ни покоситься на дверь. Из котла всё отчётливей тянуло горелым. Ну нет бы войти кому! На неё взругнуться за праздность!.. Да кто ж сунется? Кобоха, бывало, самому Инберну прекословила, но и у неё достанет ума с Лихарем из-за чёрной девки не задираться…

Стень взял её руку, бережно повернул, наклонился подуть на красные пятна, разбежавшиеся до локтя. Волосы у него были бледного золота, по андархскому обыку сколотые на затылке. Бритая скула, густые усы… Сквара… тот растил мягкую бородку, упрямо плёл косы, как водилось в свирепом Правобережье…

Лихарь, не спеша разгибаться, снизу вверх заглянул Надейке в глаза. Улыбнулся:

– Все ли тут, хорошавочка, с тобой ласковы, часом, не обижает кто? Ты скажи, я бы потолковал…

Ученики маялись во дворе, ждали, чтобы к ним вышел Ветер. Гадали о новых напастях, которые учитель так горазд был изобретать. Что на сей раз? Прикажет навьючить по мешку и бегом в лесной притон да обратно? Объявит сейчас – решил выдать кабальному Лутошке полный самострел и острые болты?..