— Конраду? С чего это вдруг?

— Он предал меня.

— Господи! Он — предал? Да что вы такое говорите? Он влюблен в вас, как школяр в жену наставника! Оттого и пускается на всякие безумства!

— Он предал меня, и я ему не верю, — очень тихо и очень спокойно проговорила дочь Генриха Боклерка.

— Вы это серьезно? — осекся Гринрой. — Вот оно как бывает. И что ж вы мне прикажете делать по этому поводу?

— Я прикажу тебе незамедлительно вернуться к герцогу Конраду, рассказать ему о том, чему ты был свидетелем, и сказать, что я передаю судьбу свою в руки Господа. И что горше всех остальных терзаний, выпавших на мою долю, то низкое коварство, которое мне довелось испытать от человека, коего я с детских лет называла своим другом.

— И вот эти вот все слова я должен передать герцогу? — обескураженно переспросил лженаемник.

— Да. И чем скорее, тем лучше. А сейчас, Гринрой, покинь меня. Я намерена отойти ко сну.

— Государыня, скажите, что вы шутите!

— О нет, никоим образом. Ступай.

Не в силах еще прийти в себя от удивления, Гринрой скользнул в проделанный лаз, силясь хотя бы задним умом найти слова для увещевания императрицы. Столько трудностей, столько опасностей, столько ловкости и хитрости и… все зря?! Нет, этого просто не может быть! Ну, потому, что не может быть никогда!

— Ну что? — подскочил к нему один из соратников. — Где она? Кони наготове.

— Оставайтесь здесь, — чуть слышно скомандовал Гринрой. — Берегите ее, как зеницу ока. А я… Я постараюсь найти ее отца. Вот же ж упрямая порода!

* * *

Сжимая в руке засапожный нож, Михаил Аргир широкими гребками выталкивал свое мощное тело все ближе и ближе к барахтающейся у берега жертве. Он почти настиг ее, когда та как-то нелепо вдруг сразу исчезла из вида. «Так не тонут», — едва успел подумать Аргир, но внезапно почувствовал, как что-то, подобно железному обручу, смыкается вокруг его ног, обвивает тело по пояс и тащит за собой.

Он попытался вывернуться и полоснуть ножом по неведомой бестии, однако не тут-то было. Сквозь водную толщу на его локоть обрушился удар такой силы, что засапожник попросту вылетел из крепкой, будто тиски, руки ромея и камнем пошел на дно. Аргир напрягся, стараясь удержать в груди как можно больше остававшегося там воздуха, и снова дернул. Никакого результата.

Он уже видел темное, длинное, будто змеиное тело рядом с собой и приготовился вскоре увидеть огромную пасть, чтоб хоть напоследок ткнуть в нее кулаком или вцепиться зубами. Но пасть так и не показалась. Вместо этого лица топотирита палатинов коснулись длинные, непонятным образом сухие пальцы и с силой, будто пытаясь раздавить ему голову как орех, сжали подвернувшуюся добычу. Аргир мотнул головой, вырвался, выдохнул, попытался перехватить обидчику запястье, и только сейчас заметил, что дышит под водой. Пусть и с трудом, тяжело, точно втягивая воздух через забитый простудой нос, но дышит!

Змеиные кольца разжались, не отпуская окончательно, но теперь лишь направляя движения пленника. Он удивленно огляделся, пытаясь хоть как-то совместить то, что происходило вокруг, с тем, что он когда-либо видел или слышал. Ничего подобного ни наблюдать, ни хоть отдаленно представлять себе ему не доводилось.

Между тем диковинное плавание стремительно заканчивалось. Перед собою Аргир видел крепостные башни, такие, как ему уже доводилось встречать у попадавшихся на пути городов. Ворота в одной из башен были открыты, к ним вела дорога. Казалось, что она совершенно, то есть абсолютно сухая, как будто многие недели на нее не пролилось ни единой капли.

«Что за небывальщина?» — едва успел подумать ромей. В этот миг кольца мягко скользнули по нему, окончательно опадая, и длинный хвост неуловимо легким движением будто подтолкнул его на эту самую дорогу. Михаил Аргир почувствовал под ногами твердую почву, выпрямился в полный рост и, все еще не веря своим ощущениям, осознал, что может абсолютно спокойно ступать по мощенному гладким камнем тракту.

Он удивленно оглянулся. Длиннохвостые существа с отчетливо и недвусмысленно обозначенными руками и человеческой головой скользили в воде совсем рядом, не предпринимая ни малейшей попытки атаковать.

«Что здесь происходит? — недоуменно озираясь, подумал он, и вдруг его пронзила острая, точно раскаленная игла, мысль. — Сейчас ворота закроют, колдовство развеется, и вода затопит все и вся». Он попробовал было развернуться в ту сторону, где, по его предположению, находился берег, туда, куда вела мощеная дорога, но вдруг поймал на себе взгляд одного из плывущих рядом существ и с ужасом осознал, что не в силах повернуться. Ноги точно корнями вросли в камень.

«Они от меня чего-то хотят», — хмуро догадался Михаил Аргир и сделал шаг к воротам. Ноги вновь слушались, как и прежде, ничего не затрудняло его пружинистую львиную походку. «Колдовство!» — прошептал топотирит палатинов, но пошел, ускоряя шаг. Ворота закрылись за ним, точно лишь того и ожидая. Мимо проплывали, словно птицы по воздуху, змеехвостые существа, впереди толпились дружинники, над головой светлело серовато-голубое, или вернее голубовато-серое, небо.

Кажется, сейчас никто не обращал внимания на появление чужака. Стараясь не привлекать его и дальше, он приблизился к толпе воинов, заполнявшей площадь, должно быть, некогда служившую местом проведения ярмарки. Посреди нее парило одно из хвостатых исчадий и, довольно странно артикулируя, произносило что-то, занимавшее все без остатка внимание прочих, здесь присутствующих.

— …И вот, когда мы поверили его словам и весь город ушел под воду, спасаясь тем самым от злого врага и рождаясь для новой жизни…

«Что за нелепица?» — под нос себе пробормотал Аргир, но вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, склонил голову и поспешил смешаться с толпой.

* * *

Джордж Баренс огляделся и с невольным удивлением осознал, что имеет возможность оглядеться. Это было немного, и все же, по сути, являлось единственной радостью в сложившейся, точно карточный домик, ситуации. Вокруг была темнота, и человеческий глаз не улавливал ровным счетом ничего.

Какое-то звериное чутье, почти атрофировавшееся у современного городского жителя, заставляло предполагать близость иного существа, ощущать движение и тяжесть чужого взгляда. Лорд Баренс ощупал себя, стараясь сделать это незаметно, хотя и не совсем осознавал, от кого он таится. Руки, ноги, голова были на месте, и, судя по ощущениям, он не спит.

— Где это я? — не ожидая ответа на вопрос, лишь желая развеять окружавшую его тишину, проговорил он вслух.

— Здесь, — коротко раздалось в ответ.

— С кем я разговариваю?

— С тем, с кем хотел говорить.

В темноте зажглись два ярко-желтых глаза с почти круглыми черными точками зрачков.

— О черт! — пробормотал Баренс.

— Я не черт, уж во всяком случае, не то, что вы под этим подразумеваете. Я Андай из рода Атримпов. А вот ты кто?