— Конечно, — кивнул Баренс.

— Ты, несомненно, понимаешь, что обычный змей шипением мог лишь испугать Еву, но уж никак не убедить.

— Да. Я думаю, да.

— В этой глупой байке не много правды. Она придумана нашими крылатыми собратьями совсем не для того, чтоб рассказать, как на самом деле все обстояло.

— Я полагал, что история с райским садом и яблоком — вообще плод фантазии.

— Непоследовательно для человека, выдающего себя за служителя наших крылатых собратьев. Но, впрочем, ты прав. Плод фантазии, пожалуй, единственный плод, который отведали ходящие по земле в тот день, когда мой предок, Атримп, явился перед ними.

Здесь сказалась разница, как бы так поточней выразиться, мироощущения. Крылатые восприняли сам факт парения над землей, как неоспоримый знак близости к Господу.

Никто и никогда не видел Предвечного Творца. Неведомо, существует ли он вообще в зримом образе, лично я полагаю, что это — кипящая пустота.

Но крылатые не утруждались осознанием неведомого, они создали нового бога, который вручил им этот мир и дал человека в качестве послушного, хотя и неразумного слуги. Мы же полагали совсем по-иному. Мы видели в людях собратьев, живущих на суше, и потому охотно делились своими познаниями.

Так уж вышло, что ходящие по земле, живя в том, что именовалось «райские кущи», не ведали отказа ни в чем и жили себе, положением своим мало чем отличаясь от диких зверей. Но они, впрочем, как и мы, как и крылатые, были любознательны. Крылатые понимали, что всякая крупица знания, полученная человеком, на эту самую крупицу приближает оного к детям света, как они себя изволили величать. Естественно, они не желали этого. И, естественно, вовсе не были рады тому, что мы стоим на их пути к власти над родом человеческим.

Но устраивать тот гнусный погром, который они стыдливо наименовали изгнанием человека из рая, никто не давал им права! Что же касается нас, то, если вы посмотрите легенды многих и многих народов, то сами увидите, что повсеместно кто-либо из моих родичей обучил людей математике, медицине, астрономии, ремеслам, искусствам и многому-многому другому. И как бы их ни звали: Энки,[72]Номмо,[73]Наги,[74]Кекропс,[75]Фуси и Нюйва,[76]Сем[77]— все они представители нашего рода.

Но так уж повелось среди людей, они быстро перестают ценить то, что у них есть, и всегда стремятся к тому, чего у них нет. Мы научили их плавать очень-очень давно. И они перестали считать это даром. Теперь люди смотрят в небо и мечтают взлететь. Но ангелы никогда не дадут им свои крылья. И потому навсегда останутся великими, таинственными и несущими откровения. Ибо почтение вызывает то, что непонятно.

— Именно поэтому вы придумали чудо с головой, дающей советы? — вопросительно глядя на Андая, поинтересовался Джордж Баренс.

— Ну да. Все именно так и было.

— Но зачем?

— Я и некая часть народа моего все еще сохраняем веру в то, что потомкам Ангуса, нашего прародителя, и Ангдама, прародителя живущих на земле, следует жить в мире и согласии. Только этот путь подобает нам всем.

К сожалению, даже в подводном мире так думают уже немногие. Но посудите сами, человеческая неблагодарность не знает предела. Мы не желаем быть воплощением зла, и мы не являемся таковыми!

Здесь, в водах Светлояр-озера, обитают внуки и правнуки тех, кто населял когда-то град Китеж. Здесь же будет теперь жить и Великий князь Владимир Мономах. И по человеческим меркам он будет жить практически вечно. Но если не показать людям как можно более убедительно, что такой мир возможен, род человеческий так и не поверит в столь очевидные истины. Надеюсь, Джордж Баренс, я ответил на твой вопрос.

— Да, — склонил голову агент.

— И ты донесешь мои слова до тех, кто послал тебя сюда?

— Обязательно, слово в слово.

— Вот и хорошо.

— Но я не могу обещать, что Институт не пришлет сюда новые группы.

— А вот это дурно. Нам здесь не нужны чужаки. И… вот еще. Покуда мы беседовали, я прочитал все, что хранится в твоей памяти, даже то, что ты сам давным-давно позабыл. Конечно, мне не нужно было знать, что на третьем курсе колледжа ты стащил шлем у полисмена, но там было много о том мире, из которого ты прибыл…

Так вот, покуда я буду жив, я не позволю вам подправлять нашу историю и давать нам советы!

* * *

Князь Святослав, прозванный Удалым, поднял тяжелые веки и уставился на окружающий мир грозными очами, судорожно пытаясь сообразить, где это он находится. Хмурый взгляд выхватил среди прочих соратников, ждущих пробуждения государя, осанистую фигуру кравчего.

— Ну, что стоишь как неживой? Квасу неси! Ковш. — Святослав задумчиво прислушался к ощущениям. — А то и два.

Когда обе емкости были осушены, князь утер белым платом усы и бороду и вновь поглядел на ожидающих его слова бояр и витязей.

— Ох и лютое вино у батюшки вечор подавали, — подпоясывая свежую рубаху, бросил Святослав. — С ног, что арканом, валит.

— Ох и лютое, — повторили в толпе, — что тот аркан.

— А вот знаете, други милые, какой сон мне приснился? — Князь обвел взглядом лица собравшихся. — Будто воды озерные сами собой расступились…

— Когда батюшка ваш в челне поплыл? — нерешительно поинтересовался один из бояр.

— Да! А ты откель знаешь?

— Тот сон нынче все, кто остался, видели.

— Постой! Да что ты такое городишь? Как так все один сон видели? В своем ли ты уме?

— Верно он говорит, надежа-князь. Как есть, все его видели. И как воды расступились, и как Мстислав, братец ваш любезный, в подводный град ушел. А в граде том живут вроде как люди, да только с хвостами змеиными.

— А приняли их там хорошо, — добавил еще кто-то из княжьих гридней, — точно званых гостей.