перил. Кто-то явно потратил немало времени на восстановление этого места, и это дало свои результаты. Это было очаровательно. Восхитительно. Я не могла не захотеть его.

Я заметила розовые наклейки на окнах. Бабочки и тюльпаны. Здесь определенно жил маленький ребенок. Кто бы ни были ее родители, они, должно быть, были близки с Олли, потому что он вынул ключ, вставил его в отверстие и отпер дверь, войдя в дом, как будто он здесь хозяин.

Я ожидала, что нас кто-то поприветствует, но мы не нашли... ничего.

Точнее, ничего важного.

Дом выглядел вполне обжитым. С заставленными книжными полками, полностью оборудованной открытой кухней и Барби, торчащими из каждого уголка.

Я впилась взглядом в винтажные обои.

— Я так понимаю, что на ужин ты не согласен?

— О, нет. Я купил этот дом в начале этой недели — объяснил он, как будто это совершенно нормально - покупать дом для первого свидания. — Давай я покажу тебе жемчужину.

Он подал знак, чтобы я следовала за ним по коридору. Я пошла, не понимая, как мне удалось так запыхаться. Возможно, из-за инстинкта, бурлящего в моем нутре. В глубине души я понимала, почему он привел меня сюда.

Мы остановились у старой комнаты маленькой девочки. Я заглянула внутрь, сердце заколотилось в горле.

О, Олли.

Мои колени подкосились. Я опустилась на пол, сглатывая слезу, которая скатилась по щеке к губам. Оливер опустился рядом со мной и стал гладить меня по спине. Он не проронил ни слова, пока я впивалась в комнату, словно она могла утолить мою душу.

На стенах плясало море пастельных розовых и фиолетовых оттенков. На ближайшей из них висела фреска «Спящая красавица» - сцена, где принц впервые видит Брайар Роуз. Коллекция каруселей с балеринами и музыкальных шкатулок заполняла белые встроенные полки. Повсюду была разбросана одежда самых ярких цветов. В углу на коротком трюмо лежала детская косметика - блестки, тени для век и миниатюрные помады.

И фотографии в рамках.

Они занимали все свободные участки стены. На них была изображена я, ребенок. С родителями, которые обнимали меня, но их лица были скрыты спинами. С друзьями, обступившими меня в мой день рождения и осыпавшими меня приветствиями. И с молодым Оливером, на этот раз реально изображенным, с его рукой, обхватившей мои плечи.

Я свернулась калачиком на ковре и выплакала все глаза, разбираясь с чувствами, которые никогда не осмеливалась себе позволить. Не тогда, когда мне нужно было выжить.

Никто никогда не учил меня любить. До Олли я провела свое детство, учась жить незаметно. Но в этой крошечной комнате, в городе, который я называла домом, никогда не зная, в окружении фотографий, которые я никогда не делала, он осветил меня.

Оливер на мгновение замолчал, давая мне возможность разобраться в своих эмоциях.

Наконец, когда мои слезы высохли, он заговорил.

— Ты хотела нормального детства, и я чертовски зол, что твои родители были слишком эгоистичны, чтобы дать тебе его. Но я обещаю, что если ты дашь мне шанс, я его не упущу. Я подарю нашим детям любовь. У них будут торты на день рождения, уродливые рождественские свитера и стабильное детство в одном месте, которое они узнают и полюбят. Будут драки, и бессонные ночи, и дни, катящиеся по холмам, и семейные пикники, и просмотры фильмов по кругу. И мы будем делать все это вместе.

Каждое обещание впивалось в мою кожу как нож, каким-то образом сшивая меня обратно.

Он втянул рваный воздух.

— Просто дай мне шанс, и я больше не испорчу все.

Я выпрямилась и поднялась на колени, взяв его кулак между ладонями и переложив его на колени.

— Что случилось тем летом?

— Себ... — Его глаза захлопнулись.

Его горло дернулось один раз. Дважды. Что бы ни случилось, он не хотел этого говорить. А может, он никогда и не говорил. Я молчала. Терпеливо. Должно быть, он годами хоронил эти слова в себе.

Когда он снова открыл глаза, слезы прилипли к ресницам.

— Он... то, что я с ним сделал... Я никогда себе этого не прощу.

— Не тебе решать, прощен ли ты. Это должен решать он. Прощение принадлежит раненому, а не тому, кто его нанес. — Я сжала его кулак. — А теперь расскажи мне, что произошло.

Оливер выложил мне все. Авария на лодке. Кровь. Скорая помощь. Операции. Капельницы с переливанием крови. Полное разрушение некогда прекрасного лица Себастьяна. Никто из членов его семьи не мог смотреть на него по-прежнему.

И драки.

Они никогда не прекращались.

Он позволял Себу издеваться над ним, потому что считал, что тот это заслужил. Из-за глубоко укоренившегося убеждения, что он не способен заботиться ни о ком, и в первую очередь обо мне.

— Когда я умолял Себастьяна рассказать мне, что я могу дать ему, чтобы заглушить его боль, а он сказал, что хочет моего счастья, я согласился, — начал Оливер, стыдливо опустив подбородок.

Я задохнулась.

Себ попросил его бросить меня.

И Оливер согласился.

Я обхватила руками колени, прижав их к груди.

— Почему?

— Потому что он был прав. Я все разрушаю. Я не заслуживаю счастья, а ты заслуживаешь быть с кем-то, кто может о тебе позаботиться. А не с тем, кто проведет следующие пять лет в постоянных походах по врачам и тренировках, чтобы возглавить компанию, которая ему никогда не была нужна.

Тогда Оливер планировал остаться с The Grand Regent только для того, чтобы помочь Себастьяну прийти к власти. После несчастного случая Себ ни за что не согласился бы возглавить компанию. Оливеру, должно быть, пришлось жонглировать школой, унаследовать Fortune 100 и выхаживать ворчливого Себа, чтобы помочь ему.

Я положила подбородок на колени.

— Я бы помогла тебе.

— Ты бы перевернула свою жизнь, чтобы приспособиться ко мне, как ты сделала, когда выбрала Гарвард. Ты была такой красивой, независимой и полной жизни. Но ты также так отчаянно нуждалась в ком-то, кто бы любил тебя, что отказалась бы от всего - включая свою личность - чтобы быть со мной.

Он был прав.

Тогда я бы с ним не согласилась, но теперь, спустя столько лет, я могу оглянуться назад и увидеть это. Потеря Джейсона, Филомены и Купера оставила огромные вмятины в моей психике.

Одноклассники не хотели меня видеть, я нигде не задерживалась достаточно долго, чтобы завести друзей, а когда симпатичный соседский мальчик осыпал меня вниманием, я отказывалась