Перебравшись на следующий год в Будапешт, Бобби продолжал надеяться, что он и Зита когда-нибудь поженятся, хотя она тогда встречалась с другим мужчиной и забеременела от него, не от Бобби. Бобби не мог поверить или принять, что Зита не ответит на его чувство. Он умолял ее передумать, говорил ей, что она — любовь всей его жизни, что хочет на ней жениться до или после того, как она родит ребенка от другого, и что если она согласится, они никогда уже не расстанутся. Он извинялся в письмах за свою гордыню, высокомерие и трусость, которые он обнаруживал во время их отношений. Он также сожалел, что вел себя «как осел» с сестрой Зиты, когда спрашивал ее, может ли она выйти за него замуж, если Зита откажется.

Зита отказалась отвечать его брачным предложениям. Хотя и с некоторой неохотой, но она встретилась с ним дюжину раз в течение восьми лет, что он жил в Будапеште, каждая новая встреча становилась всё более трудной для нее из-за его навязчивого антисемитизма. Однажды, когда они шли вдвоем по улице, Бобби указал на настенное граффити и в состоянии, вероятно, свидетельствующем о туманящемся рассудке, заявив, что это секретное сообщение, посланное ему евреями. Когда Зита возразила, что им сказанное нельзя назвать логичным или рациональным, он ответил: «Нет, это правда! Это правда!» Она не простила его за то, как он с ней обращался, и в конечном итоге переехала в Новую Зеландию. Сейчас она мать троих детей, веб-дизайнер и переводчик. От шахмат она отошла.

Бобби Фишер, человек, не терпевший поражений, вынужден был признать, что должен делать ход в другой позиции. Величайший шахматист из когда-либо живших, человек, про которого Гарри Каспаров сказал, что он «достиг совершенства», не был способен выиграть эту партию романтической любви. Возможно, самое горькое и самого себя осмысляющее признание Бобби, которое он когда-либо делал Зите или кому-то другому, было:

«Какой же я лузер в игре под названием жизнь».

Я изучал жизнь Бобби Фишера несколько десятилетий. Вряд ли найдется турнир из тех, что я посетил, чтобы кто-то из участников не рассказал мне нечто любопытное о Бобби; в моей памяти хранится множество анекдотов и рассказов из первых уст. Проблема в том, чтобы разобраться в сплетении правды и вымысла, понять, что является преувеличением, а что по-журналистски аккуратным, что предвзято — «за» или «против», — а что заслуживает доверия. В любом случае всем шахматистам и друзьям, делившимся со мною все эти годы воспоминаниями и «свидетельскими показаниями» об их кратких встречах с Бобби, связанными с ним забавными или драматическими происшествиями, я выражаю свою глубокую признательность.

При написании книги я изучил всё, что было написано о Фишере на английском языке, прослушал все его выступления по радио, прочитал его книги и статьи, его переписку с матерью, Палом Бенко, Джеком Коллинзом и другими. Мне перевели множество материалов с языков, которыми я не владею.

При написании предыдущих работ о Фишере, я обсуждал его личность с несколькими экс-чемпионами мира — Михаилом Ботвинником и Василием Смысловым в Македонии, Максом Эйве в Нью-Йорке и Исландии — и дюжинами шахматистов. Читатель найдет небольшие «порции» материала — переработанного, размещенного по-новому и интегрированного в эту книгу — из других моих публикаций о Бобби. Я попытался представить Фишера-человека, а не просто изложить хронологию его жизни через турниры и матчи.

Когда я два месяца находился в Рейкьявике, посещая все партии первого матча Фишер-Спасский, у меня была возможность беседовать о Бобби с такими шахматными светилами, как Мигель Найдорф, Светозар Глигорич, Роберт Бирн, Бент Ларсен, Макс Эйве, Уильям Ломбарди, Любомир Кавалек, Лотар Шмид, Драголюб Яношевич, И. Горовиц и Ларри Эванс, другими представителями шахматного сообщества, а также с литературными львами — такими, как Артур Кёстлер, Джордж Штайнер и Харольд Шонберг. Хищники-юристы, поддерживавшие Бобби — Пол Маршалл и Эндрю Дэвис — хотя и проявляя сдержанность, поделились со мной «внутренней» информацией. Все они рассказали о своем личном восприятии Бобби. С некоторыми я продолжал общаться при подготовке последней редакции книги.

В 1972 году советские игроки, сопровождавшие Спасского — Ефим Геллер, Николай Крогиус и Иво Ней — отказались разговаривать со мной, считая меня, по всей видимости, американским шпионом или одним из тех, кто помогал Бобби в его походе за чемпионским титулом (если кто-то был на это способен). Но Спасский, всегда джентльмен, не побоялся провести со мной часть дня. Не так давно я связался с ним и он любезно выразил свои добрые чувства в отношении Бобби.

Я в долгу перед следующими людьми, которые в течение последнего года говорили со мной или помогали в той или иной мере понять Бобби Фишера: Фридрик Олафссон, Уолтер Браун, Бернард Цукерман, Борис Спасский, Лесли Аулт, Артур Бисгайер, Лев Харитон, Ренато Наранха, Кирсан Илюмжинов, Габор Шнитцлер, Рихард Ваттоне, Стюарт Маргулис, Шелби Лаймен, Джозеф Смит, Эйбен Руди, Элиот Херст, Дэвид Оддссон, Марк Герстл, Уильям Рональдс, Джон Боснич, Давид Розенблюм, Тиби Василеску, Пол Йонссон, Артур Феуерстайн, Аса Хоффманн, Ханой Рассел, Жужа Полгар, Алла Баева, Лион Каландра, Винсент Малоцци, Билл Гойчберг, Хельги Олафссон, Ральф Итали, д-р Джозеф Вагнер, Гудмундур Тораринссон, Сэм Слоан, Аллен Кауфман, Сэл Матера, Кёртис Лакдавала, Джеймс Т. Шервин, Энтони Сэйди, Саэми Палссон, Рассел Тарг, Пал Бенко и Браги Кристйонссон. Особая благодарность международному мастеру Джону Дональдсону, который поместил рукопись под микроскоп своих шахматных знаний и выполол некоторые сорняки из моего текста. Эдвард Уинтер, самый авторитетный в мире шахматный историк, нашел некоторые лингвистические и фактические неточности перед самой публикацией. Моя глубочайшая признательность.

Кроме того, четыре друга — все любители шахмат и пишущие люди, прочли рукопись полностью и дали мне бесценные советы, что позволило заполнить некоторые лакуны в повествовании. Вот их имена: Джеффри Танненбаум, беспощадный редактор; д-р Гленн Стэйтил, философ; Гленн Петерсен, бессменный редактор «Чесс Лайф»; и Дон Шульц, вероятно, знающий об американских шахматах, более чем кто-либо другой. Я оплакиваю убийство некоторых из моих любимых «коров», с которыми они предложили расстаться, но как мне их не благодарить за труд, позволивший улучшить книгу?

Три исландца так много мне помогали, когда я посетил Рейкьявик в прошлом октябре, что я чувствую себя глубоко им обязанным за доброту и их искреннее желание, чтобы я описал жизнь Бобби в этой маленькой и чудесной стране как можно более точно; именно: Эйнар Эйнарссон, поделившийся со мной всем, что он знал о Бобби; д-р Магнус Скулассон, понимавший Бобби, вероятно, лучше, чем кто-либо другой из всех, с кем я встречался; и Гардар Сверриссон, самый близкий человек к Бобби во время его пребывания в Исландии, являвшийся его представителем. Спасибо вам, спасибо вам и спасибо вам.

Следующие библиотеки предоставили мне подлинные жемчужины «фишерианы»: нью-йоркская публичная библиотека, бруклинская публичная библиотека, лонг-айлендская коллекция куинсборской публичной библиотеки, коллекция Джона Дж. Уайта из кливлендской публичной библиотеки, библиотека колумбийского университета и Лили-библиотека университета Индианы. Публикации в «New in Chess», «Чесс», «Чесс Лайф», на вебсайтах ChessBase, Chess Café и Chessville оказали мне огромную помощь. У всех них я в долгу, также как у Мирьям Донат, ученой из Фулбрайт, Тарина Вестермана, моего бывшего последипломного помощника, оба мне сильно помогли в моей работе.