Чем дальше читал Бобби, тем большее отвращение вызывал у него фильм, Гудмундссон и Саэми. Бобби обратился к членам RJF-комитета с просьбой остановить производство фильма или добиться судебного запрета. Выражая симпатию к положению, в котором оказался Фишер, комитет разослал своим членам письмо протеста, пересланное, в конечном счете, исландскому телевидению, другим медиа, а также тем, кто финансировал фильм и его дистрибьюторам. Бобби изменил некоторые выражения в письме протеста, сделав его более жестким и менее дипломатичным. В нем, в частности, говорилось:

Бобби уже перестал разговаривать с Саэми и отвечать на звонки Гудмундссона, а своего экс-телохранителя называл уже не иначе, как «Иуда» за попытку сделать фильм, который больше о нем, Саэми, чем о страданиях Бобби. Он, Бобби хотел, чтобы фильм получился полемическим, не биографическим, — и уж совсем не о его телохранителе. Почти в полном составе члены RJF-комитета перестали контактировать с Саэми Палссоном. Фильм оказался кассовым провалом, и принес только 40000 долларов. Дополнительные деньги удалось получить от продаж DVD и телевизионной лицензии.

Затем королевское недовольство Бобби направилось на другого исландца Гудмундура Тораринссона. «Я так и не получил всех денег от продажи билетов в 1972 году», — неожиданно выдвинул он обвинение против Тораринссона на одной встрече у себя дома. «Я хочу посмотреть бухгалтерские книги. Где они?», — потребовал Бобби. Тораринссон разинул рот от удивления, не зная, что и ответить. Затем объяснил, что Бобби получил все причитающиеся ему деньги, но что гроссбухи дома он не держит, но может их поискать в офисе исландской шахматной федерации, коей он был президентом в 1972 году, когда собственно и инициировал подачу заявки на матч за мировое первенство. После тридцати истекших лет маловероятно, что записи сохранились. Бобби ответ не удовлетворил. Книги найти не удалось, и Бобби больше с Тораринссоном не разговаривал.

Бобби использовал различные формы ложной логики для обвинения и нападения на целые классы людей, таких как евреи. Теперь он применил ложную логику против доброжелательных исландцев. Его алогичный силлогизм звучал так:

Поток нападений, подозрений, надуманных и далеко идущих оскорблений стал извергаться в сторону RJF-комитета после инцидента с Саэми, и мало кому из группы его поддержки удалось избежать гнева Фишера. Даже стойкие приверженцы Бобби ощутили остроту его жала: Хельги Олафссон за то, что не терпел антисемитизма Бобби, и за слишком большое число вопросов о «старых шахматах» («Наверное, пишет книгу»); Дэвид Оддссон по неизвестным причинам, даже Оддссону; и, что удивительно, Гардар Сверриссон, его ближайший друг, его представитель и сосед — за то, что не информировал Бобби о глупой и безвредной фотографии ботинок Бобби, появившейся в «Моргунбладид». Гардару удалось выйти из размолвки почти без ущерба — недовольство Бобби длилось только 24 часа. Остальные члены группы стали персонами нон грата.

К осени 2007 года разочарование Бобби Исландией стало бесповоротным. Он называл ее «Богом забытой страной» и характеризовал исландцев, «как особых людей, но в негативном смысле». Но если исландские доброжелатели знали о неблагодарных высказываниях Фишера («Я ничего не должен этим [людям]!», — заявлял он презрительно), они не обсуждали их публично, что характерно для большинства скандинавов. Те, кто прямо испытали на себе его неблагодарность, были опечалены, но стойки. «Ну, что ж, это Бобби, — заметил один исландец. — Нужно принимать его таким, каков он есть». Словно он был «дурачок», трудный ребенок, не в таком уж секрете усыновленный исландцами, но с любовью и без предчувствий дурного.

Бобби читал «Библию Раджниша», книгу харизматического и противоречивого гуру Бхагвана Шри Раджниша. Подобно Бобби, Бхагван также имел трудности с иммиграционным департаментом США, его арестовали и заставили покинуть страну. Бобби соотносил себя с ним в этом отношении и особенно ценил одно из его изречений: «Никогда не слушай ничью команду, если она не исходит из твоего нутра».

Философия Бхагвана привлекала Бобби с тех пор, как он начал ее изучать в те восемь лет, что провел в Венгрии. Хотя Бобби никогда не практиковал медитацию, существенную часть системы веры Бхагвана, он глубоко заинтересовался качествами идеального — или «реализованного» — самого себя, описанными Бхагваном. Бобби не слишком сильно интересовало проповедование Бхагваном таких качеств, как любовь, праздничность или юмор. Ему легла на душу идея индивидуальности, поднимающейся на новый уровень. Фишер думал о себе, как о воине во всех областях, не только в шахматах — и нахождение в Исландии, вне тюремной камеры, не влияло на образ его мыслей. «Я всегда под атакой», — гордо заявлял Бобби, и он не имел в виду шахматную доску. Во время военных действий нет места праздникам и юмору. Он был в боевой стойке, готовый сражаться против шахматного истэблишмента, «Юнион-Банка» Швейцарии, евреев, США, Японии, исландцев в целом, медиа-, подвергшейся обработке еды, Кока-Колы, шума, загрязнения среды, ядерной энергетики и обрезания.

Бобби думал о себе, как о «всё осознающем», попадающем в размер концепции Бхагвана о ницшеанском «Сверхчеловеке», который преступает общественные установления. «Я гениален», — произнес он коротко по возвращении в Исландию, нескромно, но искренне. «Не просто шахматный гений, но гений и в других областях».

Попытки Бобби найти более глубокий, быть может, религиозный смысл своей жизни, шли по широкому, но извилистому пути. В его начале, в детстве, это был иудаизм, принадлежность к которому он никогда в себе не ощущал; затем фундаментализм, пока его не разочаровали лидеры Всемирной церкви бога. Его квази-религией — или глубокой верой — стал антисемитизм, от которого он никогда не отказывался. На одном этапе своей жизни его привлек атеизм, но ненадолго. Его скорее покорил культ самого Раджниша, чем идеи гуру. Ближе к концу жизни он пришел к католицизму.