– Ерунда, оглушило слегка. Побежал с городовыми – искать баржу, с которой прилетела эта мерзость. Но, думаю, никого он там не поймает.

– Скорее всего, – согласился Семенов. – У таких систем сплошь и рядом имеется пульт дистанционного управления – стрелок может находиться шагах в ста от места пуска и преспокойно наводить ракету по картинке на экране, как в компьютерной игре. И думается мне, наш хитроумный Геннадий так и поступил.

– Да уж, переиграл он нас по всем статьям, – вздохнул Корф. – Кто бы мог угадать…

– Наверное, он заранее имел в виду, что мы можем взять Виктора, – пожал плечами Семенов. – А значит – и всю эту компанию с базуками и пулеметами. Прямой расчет: расслабимся и пропустим главный удар – вот этой самой ракетой.

– Так оно и вышло, – подвел итог Корф. – Как говорит ваш сын, Олег Иванович: «Сделали нас, как лохов». Я одному удивляюсь – все же Виктор сотрудник ценный, можно сказать, незаменимый – как Геннадий решился столь легко его сдать?

– «Незаменимых у нас нет», – как говорил один очень умный человек. И потом – Геннадий не мог знать наверняка, что мы накроем радиоквартиру. Так, подстраховался, на всякий случай. Вот этот случай и… случился, простите за каламбур.

Барон недоверчиво покачал головой.

– А может, Виктор про ракету знал, но от вас скрыл? В конце концов, допрашивали его наспех…

– Это вряд ли. Видели бы вы, как он перепугался… нет, не знал, в этом я уверен. И ротмистр ваш со мной в этом согласен.

– Вот, кстати, и он, легок на помине. – Барон показал на подъезжающие открытые санки. – По нашу душу, я полагаю…

Санки взвизгнули полозьями и остановились возле покалеченного царского экипажа – тот так и торчал на рельсах конки, загораживая проезд. Лошадей выпрягли и увели, а возок со снесенной крышей по-прежнему стоял посреди Троицкого моста.

Из санок выбрался Вершинин.

– Я за вами, господин Корф. Государь непременно желает вас видеть. А вы, Олег Иванович, сделайте одолжение, не покидайте пока Петербурга. Нам предстоит долгая и, уверен, интересная беседа. А пока – простите, служба. Да вы садитесь, Евгений Петрович, не будем заставлять ждать венценосца…

– Что ж, поезжайте, барон, – кивнул барону Семенов. – А я, раз беседа откладывается, улажу пока одно дело. Надеюсь, барон, вечером застать вас в гостинице – заодно и обсудим все это в спокойной обстановке.

И Семенов, слегка поклонившись Вершинину, зашагал по мосту к Адмиралтейской стороне.

– Ми не хотіли! Ми нічого не знали, нам збрехали!

Шестеро понурых налетчиков переминались в неприятной близости от стены дома и время от времени пытались заговорить со стрелка́ми Фефелова. Те зыркали на пленников крайне неприветливо, но, помня устав, не отвечали – стоящий рядом поручик не сводил глаз с караульных.

– Сбрехали им… твари майданные, – прапорщик с нашивкой «ППС» на рукаве темно-синей куртки сплюнул и скверно выругался. – К стенке всех до единого – и вся недолга, возись с вами тут еще…

«К стенке», – это налетчики расслышали отлично.

– Не треба! За що?! Не вбивайте, добрі панове, дуже вас просимо!

– По-русски говори, падла! – злобно процедил второй полицейский, сержант, затягивая зубами бинт на левой руке. – Не трэба ему… а как гражданских и мальчишек класть штабелями – так трэба? Я тя щас… – и замахнулся прикладом, налаживаясь налетчику в зубы.

– Полегче, унтер, это все же пленные, – вяло запротестовал офицер. – Есть, в конце концов, правила!

– Какие они, на хрен, пленные? – взбеленился сержант. – Мы что, на войне? Или, может, они к вам с белым флагом вышли? Это по всем Гаагским конвенциям бандиты и террористы!

– Какие конвенции, забыл, где мы с тобой? – хмыкнул лейтенант. – Нету здесь никаких конвенций – ни Гаагских, ни Женевских, ни о правах сексуальных меньшинств. И учти – среди них и наша мразь, московская. Нацики, чтоб их…

– Вы о конвенции шестьдесят четвертого года, об облегчении участи больных и раненых воинов? – удивился поручик. – Но на этих негодяев она не распространяется, они не ранены… во всяком случае, не все.

– Вот и я говорю! – обрадовался полицейский. – А то возимся с ними… К стенке – и вся недолга! А не хотите рук пачкать – давайте я сам. Которые тут из Москвы? Вот их – в первую голову…

Сержанта зацепило пулей в подворотне, но окончательно он рассвирепел, когда увидел улицу, на которой неопрятными кучами валялись подстреленные торговки с прохожими и срезанные пулеметными очередями «волчата». Они и сейчас лежали там – женщины из близлежащих домов вынесли простыни и теперь понуро хлопотали над укрытыми телами. Возле лежащего отдельно от других мальчишек кадета, видимо, их командира, рыдали две девочки; одна обнимала другую, гладя подругу по голове. Кто-то из жильцов уже побежал за священником в церковь Вознесения по соседству.

Через несколько минут после того, как раздались первые выстрелы, на колокольне храма на углу Гороховской и Вознесенки ударил набат. Его сразу подхватили окрестные церкви, и набат поплыл над Москвой – рвущий душу вестник большой беды. Так бывает только при крупных пожарах, когда огонь охватывает целые улицы и надо бежать, спасаться, или, наоборот, бороться с напастью всем миром.

Набат застал отряд Фефелова на Земляном Валу. Подполковник, выслушав Кшетульского (телеграмму от барона к тому времени уже успели доставить), решил проявить все же осторожность и поднял в ружье только взвод, но зато – из отборных солдат, участников всех его воинских и гимнастических экзерциций. И, разумеется, отправился со взводом сам, прихватив с собой командира первой роты поручика Белоногова.

Уже на Земляном Валу стрелков нагнал возок с Иваном и Гиляровским. Оба были забрызганы, источали гнилостные ароматы и возбуждены чрезвычайно. Иван обнимал громоздкое, странного вида ружье – с пришлепнутым поверх казенной части большим плоским диском, узким раструбом на стволе и рогульками-сошками под дырчатой трубой на месте цевья. Гиляровский махнул рукой в сторону Горохова поля, откуда, сквозь тревожный гул набата, уже доносилась частая ружейная стрельба.

Фефелов скомандовал: «Бегом-марш!» – и стрелки рысцой припустили вслед за возком. Солдаты нагнали Ивана с репортером на углу Нижнего Сусального, возле террасы Межевого института, и все вместе ударили в тыл налетчикам, завязшим на Гороховской. Бандиты на ревущих двухколесках попытались прорваться на Вознесенку, но напоролись на винтовочные залпы. Потеряв машину и троих бойцов, они спешились и принялись воевать всерьез – первой же пулеметной очередью, хлестнувшей поперек улицы, были убиты двое «волчат», и еще двоих серьезно задело пулями.

Мальчишки дрогнули и подались назад, ломая шеренги. Сережа, увидав, что его войско вот-вот побежит, выхватил револьвер и с криком: «В атаку!» – первым, оскальзываясь на обледенелых булыжниках мостовой, кинулся навстречу выстрелам. Пристыженные «волчата» последовали за ним, на ходу стреляя из винтовок, – и в этот момент в тыл налетчикам ударил автомат: Ромка, кое-как перетянув нетяжелые, по счастью, раны, опять вступил в бой. Секунд десять спустя к нему присоединился гулкий тенор «дегтяря», и на Гороховской блеснули штыки фефеловских стрелков. Солдаты шли скорым шагом; подполковник, держа саблю в опущенной руке, негромко считал: «Раз! Раз! Левой! Левой!» – отбивая такт атаки.