Это не тактический показатель.

«+ 56 ч. 14 м. 23 с.», – сообщает таймер, на глазах у Мартина продолжая расти.

Это какая-то бессмыслица: как может пожар гореть с такой яркостью и так долго? Несомненно, пламя уже поглотило все, обратив горючие материалы в пепел, а все остальное – в шлак. Но оно не затухает, словно отрицая законы самой физики.

Вот: вдоль восточной границы пятно относительного мрака, где пламя, кажется, выгорает. Мартин с каким-то тупым облегчением наблюдает, как пятно расползается, пока вдруг между небом и землей не проходит раздувшийся черный «бублик» тяжелого подъемника. Для спутника это выглядит как будто Солнце пересекла тень Меркурия, но даже на таком расстоянии видно, как за аппаратом тянется яркий след. Умирающее пламя вновь вздымается в вышину, искусственно возрожденное к жизни.

Они не дают ему угаснуть, понимает Мартин. Пожар пылает на постоянном жизнеобеспечении от Окленда до Китимата, и с внезапной глухой уверенностью Мартин осознает, что пламени уже установлен курс.

На восток.

Он выходит из кабинета на несколько секунд, возвращается с набором инструментов из мастерской. Откручивает все съемные панели, какие может, остальные разносит вдребезги. Спокойно расчленяет каждый прибор, оставшийся в комнате, перерезает оптоволокно, выливает кислоту на вычислительную органику, разбивает пневматическим молотком кристаллы. Потом идет по коридору в спальню. Су-Хон дремлет, свернувшись в позе эмбриона. Он прижимается к ней сзади, обволакивает ее и пустым взглядом смотрит в темноту, пока реальность вокруг отходит ко сну.

Первая благодарность – за снисходительность: Майку Брандеру, одному из самых приятных людей в этом мире, за то, что не вчинил мне иск, после того как я непреднамеренно назвал его именем одного из психопатов в своей прошлой книге.

Следующие благодарности за помощь: Лори Чэннер, Нало Хопкинсон, Брент Хейуорд и Боб Бойчук зондировали и проверяли на прочность первые главы, пока те пребывали еще в эмбриональной стадии. Лори также безропотно выносила мой бесконечный поток сознания, пока я пытался соединить все куски воедино; надеюсь, ее жертва избавила остальных из вас от подобной судьбы. Мой агент, Дон Маасс, сделал несколько критических замечаний по первым главам, в результате чего появилась новая сюжетная линия (надеюсь, менее «бьющая на эффект»). Текст со своей знаменитой проницательностью редактировал Дэвид Хартуэлл, пусть он и заставил меня вырезать крышесносящую сцену с папочкой. (По прошествии времени я полагаю, что это было мудрое решение.)

Я получал различные технические консультации от людей с такими же докторскими степенями, как и у меня; с той разницей, правда, что их темы в итоге хоть на что-то сгодились с финансовой точки зрения. Профессор Денис Линн из университета Гвельфа, вместо того чтобы ответить на мои просьбы, задал парочку вопросов, а потом указал, где навести справки. (Я двадцать лет назад слушал курс лекций этого человека, а он по-прежнему заставляет меня думать своей головой.) Он также предоставил мне «Молекулярную цитологию» Лодиша и соавторов – книгу, которая по объему с легкостью перевесит «Желтые страницы» Торонто. Исаак «Ковбой Банзай» Шпиндель – доктор медицины, невролог, писатель-фантаст, сценарист и инженер-электрик (я не шучу) – помог мне разобраться с химией совести и предположил, какой уровень напряженности ЭМ-поля у имплантатов рифтеров будет наиболее правдоподобен. Он также спас меня от стероидного психоза, когда я отравился ядовитым плющом в разгаре работы над книгой. Доктор Элисон Синклер и доктор Френ Терри снабдили меня интересными идеями, советами и информацией в том, что касалось микробов. Иногда информации было даже слишком много. Колин Бэмси рассказал, какие породы высокогорных деревьев с наибольшей вероятностью переживут глобальное потепление.

Описывая мир, в котором Квебек стал господствующей экономической силой, я украсил текст «квебекизмами», которые вошли бы в повседневный язык Северной Америки, – отсюда все эти странные французские слова и бранные выражения, от которых большинство из вас осталось в недоумении. Я благодарю Джоэла Шампетье, Гленна Гранта, Дэниэла Сернина и Жана-Луи Трюделя за экспресс-курс сквернословия на втором официальном языке Канады, пусть они так и не придумали альтернативный перевод для «кровью блюющего, серповидноклеточного урода». (Они, однако, отговорили меня превратить имя «Селин Дион» в ругательство. Едва отговорили.)

Я снова приношу благодарность Йену Андерсону и великолепным «Джетро Талл», чья музыка составляла мне компанию долгими ночами, пока я не отправил этого щеночка на покой. А также «R. E. M.», у которых я украл пару названий для глав.

Я благодарю каждого за их усилия и/или вдохновение и приношу извинения за все места, где все равно с чем-то напутал.

Следующие источники помогли мне придать «Водовороту» более (надеюсь) правдоподобный вид, чем если бы я все делал по собственному разумению. Этот раздел расширяет те материалы, на которые я ссылался два года назад в «Морских звездах», а потому старые сноски я повторять не буду: если так интересно, сходите и купите ту книгу.

Бетагемот

Когда я начал писать этот роман, в научную литературу начали пробиваться странные утверждения о только что открытом новом виде крайне примитивного микроба. Он отличался невероятно малыми размерами i. Столь малыми – менее 100 нанометров в некоторых случаях, – что многие доказывали невозможность существования таких организмов ii. Уверовавшие прозвали их «нанобами» (было предложено, но так и не принято официальное таксономическое наименование – nanobacterium sanguineum) iii.

Теперь же, пару лет спустя, нанобов нашли не только в термальных источниках и песчанике триасового периода, но также в крови млекопитающих (включая человека) iv. Очевидно, нанобам мы навеваем приятные воспоминания о «первичном бульоне», где изначально появилась и эволюционировала жизнь около 3,5 миллиардов лет назад; малютки питаются фосфором и кальцием, содержащимся в нашей крови.

Бетагемот – это, конечно, не N. sanguineum. С одной стороны, он более сложный, с другой – более примитивный. Его геном закодирован в пиранозильной РНК, а не ДНК; он питается серой, а не фосфором и кальцием; он не может выжить в холодной соленой среде (у реальных нанобов в подобных условиях, скорее всего, также не работает обмен веществ, но они могут пережить беду, уйдя в спячку); он хорошо приспособлен для проникновения в клетку, чего настоящие нанобы вообще не умеют делать. Он крупнее, по размерам похож на обычную микоплазму или морской бактериопланктон. Он намного опасней и – что важнее всего – его не существует.

Тем не менее я постарался сделать эту заразу достаточно правдоподобной, с учетом жестких ограничений, накладываемых глобальным апокалипсисом под хрустящей корочкой. В итоге Бетагемот похож на «комбинированных серийных убийц», о которых пишут в книгах о «реальных преступлениях», – я свел вместе особенности различных реальных вирусов, а потом добавил вольностей для драматического эффекта. «А-51» существует по-настоящему как на дне глубоководных озер, так и у человека во рту v. Pseudomonas aeruginosa – еще одна бактерия, которая ведет вполне счастливую жизнь в почве, воде, червях и людях vi; подобно Бетагемоту, у нее есть гены, позволяющие ей ускорять и замедлять ход собственной мутации, что дает ей возможность быстро адаптироваться к новой среде (в романе я назвал их «генами Блашфорда» в надежде, что некий Алистер Блашфорд оторвет наконец задницу от стула и опубликует свою диссертацию по генетической мета-вариации как эволюционной стратегии vii). Разбор опосредуемого рецепторами эндоцитоза viii, который сделали Марч и Макмахон в 1999 году, подал мне идею, как Бетагемот может попасть внутрь клетки-хозяина, а Декатур и Портной ix подсказали, почему его потом не переваривают. И вновь моя благодарность Денису Линну из университета Гвельфа за то, что он вообще заставил меня беспокоиться о таких вопросах.