Он улыбнулся Джеанне.

— Какое-то время Рауль боялся даже, не сошел ли я с ума, а я просто привыкал к тому новому, что появилось вокруг меня.

— Я тоже удивлялась тебе. Ты всегда был добрым и сильным, но теперь в тебе появилась какая-то глубина. Она испугала меня, ведь я и помыслить не смела, что такой святой человек все-таки любит меня; я боялась, что твоя сила обернется против меня. Теперь я понимаю: чем сильнее, тем лучше. Тем крепче мы будем любить друг друга.

Она протянула ему руку, и ее бледные, нежные пальцы переплелись со смуглыми, мозолистыми пальцами Галерана.

— Господи, спасибо Тебе, — промолвил он.

Алина смотрела вслед Галерану, уносящему Донату к Джеанне, и понимала, что все кончено. Приключение закончилось.

Значит, закончилось и другое. К примеру, осада ее крепости.

Покружив в лабиринте проходных комнат, она нашла Рауля. Он болтал с Фицроджером и еще какими-то людьми, которые посмотрели на нее с недоумением — с какой стати женщина вмешивается в разговор мужчин? Рауль, однако, перемолвился еще парой слов с Фицроджером и тут же подошел к ней.

— Что случилось? — спросила Алина.

Рауль оглянулся и потянул ее за собой за занавеску. Алина думала, за занавеской тоже комната, но там оказался лишь тесный закуток с маленьким окошком, под которым шумели разноголосые толпы зевак, разносчиков и бродячих жонглеров. Очевидно, король решил посвятить еще один день встречам с подданными.

— Наверно, мне не следовало отрывать тебя от дел, — сказала она.

— Ну почему же? Галеран тебе сейчас и слова не скажет, он по уши занят Джеанной. — И Рауль подробно рассказал Алине, что происходило в палате короля в час утрени. Алина согласно кивала, но почему-то большая часть ее своенравного ума была занята не объяснениями Рауля, а его высоким ростом, статью, золотистой кожей и совершенно особенными улыбками.

Видимо, и он это заметил, ибо, окончив рассказ, сказал:

— Но ты ведь не за этим приходила?

Алина силилась обуздать воспаленное воображение.

— Ты думаешь?

— Я надеюсь. — И он шагнул к ней, а она отступила.

В крохотной каморке хватило двух шагов, чтобы упереться в стену и отрезать себе путь к дальнейшему отступлению.

— Думаю, ты так же отчаянно хотела увидеть меня, как и я — тебя. — И он обнял ее за шею. — Так же отчаянно хотела коснуться. — Склонился к ней, опершись свободной рукой о стену. — И поцеловать.

Алина не сказала «да». И «нет» тоже не сказала…

Поцелуй его был сладок — именно таким он был и в ее мечтах, но губы не просто касались губ. Пусть он не прижимался к ней так же, как тогда, в Уолтхэме, но сейчас Алине казалось, будто душа его сливается с ее душой, обволакивает ее, обтекает, будя в ней желание столь сильное, что она обвила его обеими руками и воодушевленно ответила поцелуем на поцелуй.

Покрывая ее губы легчайшими лобзаниями, он медленно высвободился из объятий.

— Только недавно, — посетовала Алина, — я вообще ни с кем не целовалась. А теперь, наверно, не смогу без этого жить!

Рауль нежно разгладил ее брови.

— Не хмурься. Обещаю, в этом ты не будешь знать недостатка.

— Только если останусь с тобою.

— Да, думаю, это непременное условие.

— Но ты ведь не хочешь жить в Нортумбрии…

Алине совсем не хотелось говорить об этом, но именно здесь была загвоздка, и даже поцелуи не могли ничего поделать. Даже поцелуи Рауля де Журэ.

Он перестал дразниться и посерьезнел.

— Алина, место жены — в доме мужа.

— Но твой дом так далеко!

Он посмотрел на нее, потом улыбнулся — чуть-чуть, но и этого оказалось достаточно, чтобы Алина возрадовалась, что позади нее стена, на которую можно опереться.

— Все это свалилось на тебя так внезапно, — сказал он. — Месяца не прошло, как мы с тобою встретились. Быть может, ты даже еще не до конца поняла, хочешь ли вернуться к мирной монашеской жизни.

В его голосе прозвучал вопрос, и надо было ответить.

— Да, я еще не вполне уверена.

Но она солгала, ибо знала, что теперь уже никогда не сможет спокойно вернуться к целомудренной и мирной жизни в обители.

— Ну, так отправляйся домой с Галераном и подумай об этом хорошенько. А я приеду за твоим решением на будущее лето.

— Через год! Ах, негодник! Сначала приучаешь меня к поцелуям, а потом велишь ждать целый год?!

Рауль изумленно воззрился на нее.

— Но как же?..

Но тут же в его глазах зажегся озорной огонек. Он понял, понял все слишком даже хорошо. Как всегда. Видимо, это его свойство разражало Алину больше всего.

Она сделала шаг в сторону от стены и от него.

— По-моему, ты просто ищешь повода поскорее уплыть восвояси и забыть обо мне. Ты любишь странствовать и не любишь сидеть дома. Ты оказываешься в постели с любой податливой бабенкой, которая тебе попадется. В любом городе вмиг найдешь злачные места. Конечно, у тебя жены по всему миру…

Проявив военную сноровку, он схватил ее за плечи, зажал рот ладонью.

— Алина, нет нужды выводить меня из терпения глупыми речами. Просто вели, и я уйду сам.

И убрал ладонь с ее губ.

— Не знаю! — всхлипнула Алина и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.

Сесть в закутке было не на что. Рауль опустился на пол, усадил Алину к себе на колени и принялся ждать, пока она наплачется всласть.

— Сама не знаю, что со мною творится, — обиженно вздыхала Алина, втайне блаженствуя в его мощных объятиях.

Он прижал ее к себе, успокаивая, баюкая, как малого ребенка.

— Любовь моя, верно, я сошел с ума, понуждая тебя к ответу так скоро. Отложи на время раздумья, дай уняться первому пылу.

Она отважилась взглянуть ему в глаза.

— А ты — ты тоже пылаешь?

Он шевельнул бедрами, и она ясно ощутила его пыл.

— Похоть, только похоть, — пробормотала она, чувствуя, как горят щеки. — Рауль, ты и впрямь хочешь взять меня в жены?

— Да.

— Почему? — И она открыто посмотрела на него, ожидая ответа.

— Потому, — просто сказал он, — что никогда прежде не встречал женщины, к которой меня влекло так сильно. Признаюсь, мне многие нравились, пару раз я даже думал, что влюбился, но такого со мною никогда еще не бывало. Впервые я чувствую, что потеряю часть себя, если покину тебя.

Алина все смотрела на него, выискивая, в чем бы усомниться. Стать необходимой для другого — тяжелое бремя. Конечно, и он ей столь же необходим. Если б он уплыл и не взял ее с собою, до конца своих дней она осталась бы живою лишь наполовину.