— Я не смею. — Рауль смотрел на уличную толпу, но вряд ли что-нибудь видел. — Я не могу так рисковать. Вдруг, когда я вернусь, она уже станет монашкой? Или выйдет замуж за другого — ведь я разжег ее желания.

— Она так не поступит.

— Кто может предугадать, как поступит женщина? Я разрушил ее стены и теперь, когда она беззащитна, не могу оставить ее одну.

И, прежде чем Галеран успел потребовать объяснения странных слов, Рауль посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Я не хочу потерять ее, Галеран. Я украду ее, если иначе будет нельзя.

— Мне придется помешать тебе.

— Постараюсь сделать так, чтобы у тебя не было этой возможности, — улыбнулся Рауль одними губами, но его взгляд говорил без слов: если дойдет до крови, пусть.

Неужто этому запутанному делу суждено завершиться боем с лучшим другом? Нет! Галеран готов был приложить любые усилия, чтобы избежать рокового исхода. Не для того он пришел живым с войны, чтобы потерять жизнь или друга в пустяковой стычке.

— Почему она отказала?

— Какой-то вздор насчет моей верности и отъезда на чужбину.

— Вряд ли это вздор. Конечно, до сих пор верность не входила в число твоих добродетелей, но скажи честно: хотел бы ты иметь жену, которая лишается разума при малейшем пробуждении желания?

— Иногда — да, — ухмыльнулся Рауль.

— В самом деле, — рассмеялся Галеран. — Но пойми, не для всех так легко покинуть родной дом ради жизни в чужом, незнакомом краю. Такая девушка, как Алина, если и думала когда-либо о замужестве, то, во всяком случае, не предполагала уезжать из Англии. Скорее она вышла бы за человека из близлежащего поместья.

— Но какой у меня выбор? Да, я всегда любил странствовать, но всегда намеревался в конце концов зажить на своей земле в Гиени.

— Быть может, Алине не понравится Гиень?

— Только сумасшедший может не полюбить Гиень с первого взгляда.

— Подумай, сколь плачевно было бы состояние рода человеческого, если б люди могли любить лишь самые благодатные уголки божьего мира. Друг мой, мне кажется, ты завоевал сердце Алины, но ее рассудок тебе завоевать не удастся, как ни старайся. Ты не сможешь убедить ее, она не захочет понять умом, что в чужой земле, вдали от семьи и друзей, одной в печали и заботах, ей будет хорошо и привольно.

— Она будет не одна…

— Вот в этом ты и должен ее убедить.

— Клянусь венцом Христовым, — воскликнул Рауль, — если б только я умел лгать!

— Что?

Рауль внезапно опечалился.

— Она спросила, буду ли я верен ей, пока она решает.

— И ты сказал «нет»? — не веря своим ушам, ахнул Галеран.

— Я ничего не сказал. Галеран, я пытался быть честным! Я хотел как следует обдумать ответ. Ведь с тех пор, как узнал первую женщину, я и помыслить не мог о воздержании в течение целого года и не хотел давать слова, которое не могу сдержать. А она убежала, не дожидаясь ответа.

— А сейчас ты можешь дать такое слово?

— Если такова ее цена, то да, — морщась, как от боли, вздохнул Рауль.

Галеран покачал головою.

— Все не так просто. Ведь ей придется довериться тебе на всю жизнь. Да, на всю ее жизнь. Придумай, как уговорить ее, ибо уверяю, она шагу не сделает из Англии, пока не будет на то ее доброй воли.

Джеанна лежала, подложив под живот подушки, чтобы не причинять боль набухшим от молока грудям, и слушала рассказ Алины о ее приключениях во время побега. Рауля де Журэ Алина почти не упоминала, разве что вскользь.

— Ты провела ночь в одной постели с ним? — спросила Джеанна. То была лишь догадка; так много Алина ей ни за что не поведала бы.

— Я спала! — огрызнулась Алина.

— Разумеется, ты спала.

— Он ничего не сделал… ну, почти ничего… Он на удивление хорошо владеет собою.

Джеанна изо всех сил старалась сохранить серьезное лицо.

— Ты как будто разочарована?

— Разумеется, нет. — Алина вышагивала по комнате, и юбки ее шумели. — Просто приятно знать, что иногда он способен держать свое оружие в ножнах.

— Насколько я понимаю, он действовал четко и разумно; уберег тебя от всех опасностей и невредимой доставил обратно в монастырь. И потом говорил с королем от моего имени.

Алина остановилась.

— Я и не называла его неразумным.

— Верно. Так что же удерживает тебя?

— Удерживает? Меня? — с притворным недоумением спросила Алина.

— Если я что-нибудь понимаю, он любит тебя и хочет, чтобы ты стала его женой. А между тем вы не похожи на счастливую чету.

— А ты согласилась бы уехать с мужем за полмира от дома? — вспылила Алина.

— За Галераном я пошла бы хоть за край света, в рай, в ад, — всюду.

— Да, но… что бы ты стала делать, когда была бы знакома с ним меньше месяца?

Джеанна рассмеялась.

— Ты поймала меня. Но мы были очень молоды. — Так ведь и Алина молода, подумалось ей. Как просто забыть, что Алине только восемнадцать и до недавних пор она жила совсем иной жизнью — мирной и безмятежной. — Пожалуй, лучше подождать.

— Подождать! Что проку в ожидании? Разве я лучше буду знать его, когда он вернется через год?

— Возможно, ты лучше узнаешь свое сердце. Этот месяц был для тебя тяжелым, а Рауль так пригож собой… Но порой самая пылкая страсть угасает и обращается в пепел в недолгой разлуке. Знаешь, когда-то, — добавила Джеанна, поморщившись, — я думала, что Раймонд Лоуик всего на ступеньку ниже господа бога.

Алина засмеялась.

— Что сравнивать Раймонда и Рауля! — Она взяла в руки горшочек с бальзамом, смотря на него так, будто видела впервые, — Но ты, наверное, права. Страсть Рауля ко мне угаснет и в самой недолгой разлуке. Пожалуй, я сделаю для него доброе дело, отослав его.

— Алина, но я говорила о тебе! Рауль старше годами и неизмеримо опытнее. Сомневаюсь, что он так легко забудет тебя.

— Если только он любит меня хоть немного…

— Разве такой человек захочет жениться, пока не полюбит? Должно быть, он уже попросил твоей руки?

— Да, — призналась наконец Алина и, поставив горшочек, подробно пересказала Джеанне весь свой разговор с Раулем.

Дослушав, Джеанна застонала.

— Знаешь ли, кузина, когда человек говорит такие слова, это что-нибудь да значит.

На следующий день Джоанна смогла сесть на кровати и даже немного походить по дому, не испытывая резкой боли. Совершая прогулку по дому, она поймала себя на недостойном христианки злорадном удовольствии при мысли о том, что архиепископ Фламбар в эти часы сполна получает по заслугам. У Галерана, быть может, достало бы милосердия простить его, а она не могла. И дело вовсе не в побоях, которые она приняла, но в том зле, которое он пытался причинить ее семье.