— Посмотри на руководителей производства на Западе. Как они держат в руках свои концерны! И какую прибыль приносят! Разве наши так не могут? Что они, глупее? Нет, все дело в том, что мы не даем им возможности добиться той же производительности труда. Но я ничего не могу изменить!

Однажды он сказал членам политбюро:

— Если вы не примете всерьез то, что я вам сейчас сказал, не знаю, долго ли еще просуществует ГДР.

Никто не понял, шутит Мильке или нет.

Соревнование с Западом было проиграно.

С коммунистическими идеями дело обстояло, как с религией. В христианской стране младенца крестят, не спрашивая его согласия. Так и в Советском Союзе всякий ребенок автоматически становился коммунистом. Но в реальности в брежневские времена мало кто верил в догмы, которые приходилось заучивать, как «Отче наш». Когда сейчас говорят с ностальгией: но тогда была вера! — это свидетельствует о том, как коварна человеческая память. Не верили.

Идеологические чиновники были или малограмотными догматиками, или предельными циниками. Использовали высокое положение для устройства личных дел. Сотрудники ЦК с легкостью защищали диссертации и зарабатывали неплохие деньги, публикуя статьи и книги, сочиняя сценарии и внутренние рецензии, нанимаясь консультантами фильмов, художественных и документальных. Отказа они не знали, напротив, издатели и редакторы зазывали работников ЦК, их имена в списке авторов служили своего рода охранной грамотой.

Четырнадцать лет первым заместителем заведующего общим отделом был Клавдий Михайлович Боголюбов, и еще три года он руководил отделом. Занимающий эту должность обладал большим влиянием в аппарате. Клавдий Михайлович выдавил из своего поста максимум — вплоть до Государственной премии и золотой звезды Героя Социалистического Труда.

«Боголюбов у нас защищал докторскую диссертацию, — рассказывал в интервью одному из московских журналов Всеволод Михайлович Иванов, который в те годы работал в Академии общественных наук при ЦК КПСС. — Я влез в эту диссертацию и ахнул: он ухитрился к своей кандидатской диссертации прилепить небольшую брошюру и представил это как докторскую. Но как можно кандидатскую диссертацию, написанную до ХХ съезда, всунуть в докторскую, только Сталина вычеркнуть? Я сказал и ректору, и руководителю кафедры, что это не диссертация. Но никто не решился, сказали, что боятся связываться. Во время защиты на вопросы он отвечал так: “Ладно, я это запишу и пришлю к вам консультанта, он ответит”».

Потом, когда при Горбачеве Боголюбова сняли с должности, обнаружился реальный автор диссертации. Устроили разбирательство, и Всесоюзная аттестационная комиссия лишила Клавдия Михайловича докторской степени.

«Классическая идеологическая смазка — “народ все стерпит ради мощи державы” — в экономике стала давать сбой, — считает Николай Иванович Рыжков. — Людям надоело непрерывно бросаться на тут и там зиявшие амбразуры. Всем хотелось нормальной жизни не в светлом будущем, а сегодня. Тем более что в странах Запада жизненный уровень стал стремительно повышаться, а пресловутый железный занавес уже не мешал нам все рассмотреть и немало озадачиться происходящим».

Ресурс развитого социализма был исчерпан. Разочарование охватило общество. Людям молодым, наверное, трудно себе это представить, но в последние брежневские годы ситуация казалась безнадежной и безвыходной. Непонятно было, на что надеяться. Бодрые репортажи об успехах страны и не покидающие экран, опротивевшие (за столько лет!) лица вождей в программе «Время» вызывали уже не насмешки, а глухую ненависть. Даже анекдоты о Брежневе приобрели несколько злобный характер.

Нарастало ощущение неравенства, особенно когда перебои с поставками продуктов стали постоянными. Москвичи, томившиеся в очередях, вызывали зависть у остальной России, где и в очередях-то стоять было бесполезно: все по талонам. Классическое «Понаехали!» относилось тогда к русским же людям, потянувшимся в столицу за продуктами.

Поездки за границу (что дозволялось немногим) приобретали прежде всего экономический смысл — избранная публика покупала то, что на территории Советского Союза вовсе не существовало. Дети высокопоставленных чиновников предпочитали заграничную работу, зятьев делали дипломатами, чтобы дочери могли жить за границей.

Жаловались даже крупные чиновники, сотрудники партийного аппарата, и не только потому, что оскудел ассортимент закрытых распределителей. Воцарилось ощущение полного упадка, крайне обидное для тех, кто считал себя хозяевами жизни.

Уже не раз цитировавшийся второй секретарь Пензенского обкома Георг Мясников не мог сдержать раздражения брежневским правлением, когда всю страну заставляли читать написанные от имени Брежнева воспоминания.

«11 октября 1979 года. В государстве все летит к чертовой матери: перебои с топливом, недостаток энергии, сбои по металлу, развалился транспорт, а мы все вспоминаем, как воевали на Малой земле, как восстанавливали Запорожье, осваивали целину. Кому и на кой хрен это нужно? Для дела — пользы никакой, только удовлетворение тщеславия и самолюбования…

7 ноября 1981 года. По телевизору и в газетах объявили, что в журнале “Новый мир” опубликованы “Воспоминания” Брежнева. Стране тяжело, не клеится ни с промышленностью, ни с селом, валится энергетический баланс, проваливается продовольственная программа, на краю краха денежное обращение, а мы сейчас засядем и будем изучать годы детства, первые шаги в рабочие и т. д. и т. п. Зачем это делается? Чем хуже дела, тем больше хочется славы…»

А между двумя этими записями пометки о том, какое убожество и грязь на улицах и в магазинах, как тяжело живут люди без нормального жилья — за столько лет советской власти не нашлось сил и средств прекратить эти каждодневные мучения людей, и что придется перейти на продажу масла по талонам: «Решение тяжелое, но неизбежное в нынешней обстановке, накаленной всякими нехватками… Перестройка неизбежна, но едва ли она произойдет сверху без чрезвычайных обстоятельств».

Леонид Ильич самым пагубным для страны образом использовал восемнадцать лет своего правления. Он ничего не пожелал сделать, чтобы увести страну с гибельной траектории.

Через месяц после смерти Брежнева, 15 декабря 1982 года, Георг Мясников, словно подводя итоги его правления, записал в дневнике:

«Шесть противоречий социализма.

Безработицы нет, а никто не работает.

Никто не работает, а планы выполняются.

План выполняется, а в магазинах ничего нет.

В магазинах ничего нет, а холодильники полны.

Холодильники полны, а все недовольны.

Все недовольны, а голосуют “за”».

Холодильники были полными весьма условно. Они забивались всем, что удалось достать, — нужным и ненужным. Хватали не то, что хотелось купить, а то, что выбрасывали на прилавки.

Но две аксиомы точны.

Все голосуют «за»… Характерная черта советского человека. На выборах в бюллетене красовалась только одна фамилия. Можно было ее вычеркнуть. Но практически никто этого не делал! Боялись? Считали, что, опуская бюллетень в ящик, исполняют важное государственное дело? Скорее воспринимали выборы как маленький праздник в череде серых будней. На избирательный участок приходили семьями, с детьми. Милиционеры и члены избирательной комиссии были непривычно любезны. Играла веселая музыка. Торговали бутербродами с копченой колбасой, которой в магазине не укупишь. Жалко, что ли, проголосовать?..