Так и теперь на сцене из ниоткуда появился еще один человек, считающий себя полноправным претендентом на власть. Генрих Тюдор, сын Маргариты Бофорт из дома Ланкастеров и Эдмунда Тюдора из дома Тюдоров, о нем вообще никто не должен был вспомнить, раз уже он скрылся из страны. Он уже много лет не появлялся на этой земле, с тех пор как его мать торопливо спрятала его от смертоносного взгляда дома Йорков. Когда на троне был Эдуард, этого мальчика очень многое отделяло от возможности получить корону, но даже, несмотря на это, Эдуард непременно заключил бы его под стражу в Тауэре, а потом тихо бы его убил. Вот почему Маргарита Бофорт держала его подальше от Лондона и вела очень осторожные переговоры о его возвращении. Я даже жалела ее, потому что она скучала по своему сыну. Она сочувствовала Джорджу вместе со мной, когда тот тоже собирался отослать своего сына. Я думала, мы понимали друг друга. Я думала, что мы были подругами. Но все это время она просто выжидала, ждала и думала, что, когда ее сын вернется, он станет врагом короля Англии, неважно, короля Эдуарда или моего мужа, Ричарда.

«Бэкингем говорит всем, что принцев нет в живых и они погибли от моей руки».

Итак, Генрих Тюдор собирается претендовать на трон, опираясь на свое происхождение из дома Ланкастеров, и его мать больше мне не подруга: скинув маску мягкой нежности, она вот-вот станет разжигательницей войны. Она пойдет на нас войной. Она будет говорить всем, что принцы мертвы и что мой муж – детоубийца. Она будет всем говорить, что следующим наследником престола будет ее сын и что они просто должны свергнуть правящего сейчас тирана и цареубийцу.

Я поднимаюсь по темным ступеням северной башни, по которым я так часто ходила с Ричардом под вечерним светом затухающего дня, разговаривая о радостях, которые дарили нам дети, о земле, об управлении севером. Сейчас здесь темно и холодно, и луна покрывает серебристым светом дальний край горизонта.

«Бэкингем говорит всем, что принцев нет в живых и они погибли от моей руки».

Я не верю, что мой муж отдал приказ умертвить собственных племянников. Я никогда этому не поверю. Он уверенно занимал свой трон, он объявил их бастардами. За все это время никто о них даже не вспоминал. О них благополучно забыли, а нас приняли. И только я, разговаривая с комендантом Тауэра, сказала, что, даже не будучи способной желать принцам смерти, я знала, что должна о ней думать. И это констебль Тауэра, их тюремщик, заметил, что я мягкосердечна. Ричард никогда не смог бы отдать такой приказ, в этом я уверена. В то же время я знаю, что не одна я люблю Ричарда и хочу защитить его от опасности. Я не одна считаю, что мальчики должны будут умереть.

Неужели кто-то из наших друзей решился на такой грех, как отнять жизнь у десятилетнего мальчика и его двенадцатилетнего брата, пока они спят? Неужели они думали, что, совершая это, они порадуют нас? Не мог ли кто-либо решить, что таковым было мое сокровенное желание? Неужели этот человек, с которым я гуляла по садику в оксфордском колледже, решил, что я попросила его это сделать?

Замок Миддлем, Йоркшир

Зима, 1483 год

Мы ждем новостей, и Ричард пишет мне почти каждый день, понимая, как сильно я волнуюсь. Он рассказывает о том, что собирает силы, что люди сами стекаются к нему, чтобы предложить свою службу, что знатные люди его края решают помочь своему королю справиться с герцогом, который ранее был соратником короля. Его друг детства Фрэнсис Лоуэлл не отходит от него ни на шаг, а Томас, лорд Стэнли, несмотря на то что его жена, Маргарита Бофорт, вступила в сговор с Елизаветой Вудвилл, присоединяется к Ричарду и приносит ему присягу на верность. Мне кажется, что бывшей королеве не удалось приблизить к себе достойных мужчин. Она могла одержать победу в борьбе за Маргариту Бофорт, имевшую амбициозные планы на будущее своего сына, но не может перетянуть на свою сторону Томаса, лорда Стэнли, который остается верным нам. Я ни на мгновение не забываю о том, что Томас Стэнли – законодатель мод, ведущий за собой остальных, как послушное стадо. Если он примкнул к нам, значит, его подсчеты сказали ему, что в этой схватке победим мы. Джон Говард, наш добрый друг, тоже остается верным нам, и Ричард пишет о том, как Говард сдерживает повстанцев в Суссексе и Кенте, чтобы не дать разразиться войне против нас.

А затем Господь благословляет нас. Именно так. Бог на нашей стороне. Он посылает нам дождь, который вымывает все мысли о предательстве из людских голов и злобу из их сердец, изливаясь на землю день за днем холодными льдистыми струями, смешанными со снегом, и те, кто тренировался в воинском деле в Кенте, возвращаются домой, к сухим теплым очагам. Те, кто собирался выступать из Суссекса, вдруг узнают, что дороги стали непроходимыми, а жители Лондона ищут спасения за стенами своих домов, расположенных вдоль Темзы, и не могут думать больше ни о чем другом, кроме того, что поднимающиеся воды могут затопить расположенное в подземелье укрытие королевы. Именно там Елизавета Вудвилл вынуждена ждать, лишенная известий о ходе поднятого ею мятежа, постепенно теряя надежду.

Господь посылает дождь на Уэльс, и все горные ручейки, которые так красиво играли каплями в летних солнечных бликах, вдруг наполняются мутными водами, становятся быстрее и тяжелее и сливаются с гор в реки, которые затопляют и размывают свои берега. Они объединяют свои воды с рекой Северн, которая поднимается до тех пор, пока не разливается по долинам, угрожая затопить один город за другим и деревушки, расположенные вдоль русла реки. Эту лучше любой другой преграды запирает лживого герцога Бэкингема в Уэльсе, в то время как набранные им войска тают, как сахар в воде. Его надежды теряют силу, и он сам пускается в бегство от людей, которых обещал вести в бой, и его собственный слуга сдает его как предателя, польстившись на небольшое вознаграждение.

Господь послал дожди и на пролив, отделяющий Англию и Францию, и он набух и стал темным и неспокойным, так что Генрих Тюдор так и не отважился взойти на корабль. Я знаю, каково это, смотреть на неспокойные темные воды из порта и видеть на них белые барашки волн, и поэтому радуюсь теплу и сухости находящегося в глубине острова замка Миддлем. Мне представляется, как Генрих Тюдор стоит на причале, подставив рыжую голову бесконечным струям дождя, и молится о хорошей погоде, но никто, даже женщина, которая, как он надеется, станет его тещей, ведьма Елизавета, не может остановить шторм.

Вот наконец воды успокоились, и он садится на корабль, и его дерзновения хватает, чтобы пересечь пролив, но прошло слишком много времени, и его намерения остыли. Он даже не высаживается на английский берег. Он бросает взгляд на побережье, которое хочет назвать своим, и не может найти в себе смелости ступить на мокрый песок береговой линии. Он раскрывает свои мокрые паруса и разворачивает корабль домой, чтобы успеть в Бретань до прихода холодных ветров. И если бы он захотел принять мой совет, то так и остался бы там, чтобы умереть, как и все другие претенденты на трон, в изгнании.

Ричард пишет мне из Лондона:

«Все позади.

Все закончилось, осталось только назвать имена предателей и назначить им кару. Искреннюю радость доставляет мне известие о том, что Уэльс сохранил свою верность мне. И что южное побережье не предложило безопасной высадки Генриху Тюдору. Ни один их город не открыл ворот для бунтовщиков, ни один барон или граф не предал меня. Мое королевство мне верно, и я буду наказывать провинившихся, не сумевших противостоять последним усилиям Риверсов учинить смуту, не так сурово, как мог бы, или не наказывать вовсе. Сделав ставку на Генриха Тюдора, Риверсы совершили ошибку. Не следует ожидать от матери этого мальчика, Маргариты Бофорт, что она откажется от дела и прав ее сына, но она проведет остаток своей жизни под домашним арестом и бдительным присмотром своего мужа, Томаса, лорда Стэнли. Я передал ее состояние в его руки, что для женщины ее амбиций, мне кажется, уже само по себе станет достаточным наказанием. Он будет присматривать за ней. Его жену лишили всех преданных ей слуг и друзей, к ней не пускают даже ее исповедника. Я разрушил круг ее союзников и последователей так же, как сделал это с Риверсами.