Уилл отвернулся от окна. Бросил взгляд на свое отражение в тазу, стоявшем рядом с кроватью. Осунувшееся бледное лицо, впалый живот, торс, где можно легко пересчитать все ребра. За три месяца он похудел почти на треть. Выжил чудом, ведь начавшаяся тогда лихорадка поразила легкие. Шрамов на теле прибавилось. Лекарь сделал несколько надрезов на груди — выпустить дурные соки. Маленькая комната пропахла рутой и лавровым маслом, которыми залечивали раны. Несколько недель Уилл пролежал без сознания, весь в поту. За это время из его жил вытекли многие пинты крови, и вместе с этой теплой, дарующей жизнь жидкостью из него изошли также ярость, скорбь и муки совести. Осталась лишь оболочка, обтянутая пепельной кожей, которая не могла сама ни есть, ни одеться, не говоря уже о том, чтобы что-то чувствовать.

Но в последние две недели кашель постепенно стал ослабевать. С началом новолуния кровопускания прекратили. Щеки начали чуть розоветь. Пробудились и воспоминания. А вместе с ними и ярость, холодная, напряженная, какой он еще никогда не испытывал. Последние несколько ночей она не давала заснуть, пересиливая даже глубокую тоску по Элвин.

Дверь отворилась.

— Ты их видел?

Уилл не оглянулся.

— Да.

Саймон продолжал улыбаться, не обращая внимания на вялый тон Уилла. В руках у него дымилась миска похлебки и чашка с напитком из горячего эля, смешанного с печеными яблоками, сахаром и пряностями.

Он захлопнул ногой дверь.

— Давай поужинаем. Я тебя покормлю.

Челюсть Уилла чуть дернулась — единственное внешнее проявление раздражения.

— Я могу есть сам.

Его все больше раздражала забота друга. В этой маленькой комнате он просто задыхался. Тошнило от собственного запаха, пропитавшего воздух, которым он дышал, и одеяла. А серое небо в окне Уилл просто ненавидел.

Он сел, взял миску, начал есть. По горлу пробежало тепло и распространилось в груди. Напряжение чуть ослабло.

— Брат Жан говорит, к концу месяца ты будешь уже готов путешествовать, — произнес Саймон после нескольких минут тишины, нарушаемой лишь пением женщин за окном.

Уилл кивнул. Брат Жан, лекарь, сказал ему об этом сегодня утром. Эврар, конечно, обрадовался. Саймон рассказывал, что все эти месяцы он вел себя как одержимый. Метался по комнате, как тигр по клетке, просматривал карты, какие только смог достать. Прокладывал разные маршруты к Святой земле, по суше и по морю.

Саймон вернулся из Ла-Рошели как раз перед зимним солнцестоянием. Уилла тогда не выпускала из своих цепких лап лихорадка. Путешествие началось хорошо, он довольно быстро добрался по Луаре до Блуа, но поздно вечером на окраине Тура его лошадь споткнулась о камень. Он отвел ее в город, где был вынужден потратить деньги Эврара на новую. Потом началось ненастье — такое, что никуда ехать было нельзя. Оно продлилось несколько дней. В итоге в Ла-Рошель Саймон прибыл с большим опозданием. Гарина там он уже не застал.

Он добился встречи с магистром местного прицептория тамплиеров, рассказал о похищении госпитальером Никола де Наварром в Париже ценной книги. Магистр послал двух рыцарей в командорство госпитальеров с требованием выдать Никола. Госпитальеры их приняли холодно. Заявили, что ни о какой книге ничего не ведают, но недавно из Парижа действительно прибыли четыре рыцаря, в том числе назвавшийся Никола де Акром; шесть дней назад они отбыли на корабле ордена госпитальеров в Акру. Магистр тамплиеров не желал осложнять отношения с госпитальерами и заявил Саймону о своем бессилии сделать что-либо еще. Пусть инспектор пришлет из Парижа повеление начать дознание.

Когда Саймон, возвратившись, рассказал все это Эврару, тот пожелал отбыть в Ла-Рошель немедленно. Но Уилл находился еще на грани между жизнью и смертью, к тому же Саймон заверил расстроенного капеллана, что до весны больше судов на Святую землю не будет. Первым выйдет в плавание военный корабль тамплиеров «Сокол». Эврар написал инспектору в Париж, уведомляя о своем отправлении в Акру для совершения паломничества. Саймон и Уилл едут с ним, помогут укреплять город.

Саймон дождался, пока Уилл допьет напиток.

— Я тут подумал… стоит ли нам плыть в Акру. Там же война. А ты знаешь, я даже не могу держать правильно меч.

— Я уже решил. — Уилл вытер рот. Глянул на Саймона. — Тебе там нечего делать.

— А как же ты? Эврар не станет о тебе заботиться.

— Обо мне не нужно заботиться.

Саймон тяжело вздохнул.

— Ты едва можешь ходить. К Ла-Рошели плыть несколько недель, а потом много месяцев на корабле. И вообще, если мы попадем на Святую землю, как найти Никола и Гарина, даже если они там?

Уилл поднялся, подошел к окну. Положил руки на подоконник, закрыл глаза, медленно вдыхая холодный воздух. Начав приходить в себя, он тут же принялся думать о Заморских территориях, где погиб отец. Его бледная потрескавшаяся кожа жаждала тамошнего тепла, о котором он так много слышал. Душа же жаждала возмездия. Сарацины отобрали у него отца, а Никола де Наварр — возможность участвовать в создании того, о чем мечтал отец. Если госпитальерам с помощью книги удастся погубить тайное братство и сам орден, гибель отца окажется напрасной и война будет продолжаться. А Гарин? Старый друг, с кем он играл, делился самым сокровенным. Он отобрал единственное оставшееся у него. Элвин.

Уилл открыл глаза.

— Я их найду.

Эти слова он произнес, обращаясь скорее к себе, чем к Саймону.

Командорство ордена Святого Иоанна, Акра

18 января 1268 года

В тот день в Акре стояла прохлада. Правда, во Франции или в Англии такую «прохладу» в это время года люди восприняли бы как чудесное потепление. Вдалеке на юге вырисовывалась гора Кармель, увенчанная синевато-фиолетовыми облаками, резко контрастирующими по цвету с белесой желтизной прибрежной долины. Город накрывала бесплотная пелена дождя. Никола де Акр безучастно взирал на ненастье из окна просторных светлых покоев на башне командорства ордена Святого Иоанна. Располагавшийся за толстыми стенами скотный рынок напоминал о себе не только шумом, но и запахами. В самом командорстве особого оживления не наблюдалось. За все время Никола увидел во дворе лишь двух пилигримов. Их сопровождали в странноприимный дом. Он вырос в Акре и помнил этот дом, предназначенный, как и сам орден, для заботы о христианах-пилигримах. Лет пять-шесть назад дом был переполнен, а сейчас половина коек пустовала. В эти дни немногие христиане отваживались совершать паломничества на Святую землю.

Никола отвернулся от окна и в очередной раз посмотрел на бесценное сокровище, книгу в кожаном переплете. Он ее все же добыл. Через десять лет, но добыл. Вот она лежит на столе красного дерева перед великим магистром ордена Святого Иоанна Гуго де Ревелем. Этот высокий, стройный, еще не старый человек с аккуратно подстриженными усами и бородой в те времена, когда Никола под фамилией де Наварр отбыл в Париж, был таким же рыцарем, как и он. А вот теперь восседает в роскошном кресле с высокой спинкой. Сейчас он закончит диктовать письмо, и они поговорят. Писец пристроился на краешке дивана, видимо, не смея позволить себе расположиться удобнее, и быстро строчил. С трудом сдерживая нетерпение, Никола снова повернулся к окну.