Если бы хоть одна из них оказалась заурядной женщиной, которую можно презирать, ненавидеть, подкупить деньгами! Но они не уступают друг другу в возвышенности и благородстве души, и судьба обеих - тяжелейший укор виновнику их несчастий. Нет ему оправдания!

Как объяснить Тимее, кто такая Ноэми? Как объяснить Ноэми, кто такая Тимея?

Если бы можно было разделить между ними все свои богатства, или одной отдать все сокровища, а другой - свое сердце! Но ведь ни одно из этих решений неприемлемо!

Если бы можно было уличить жену в неверности, исполниться к ней презрением и оттолкнуть от себя! Как на беду, обеим его избранницам свойственно благородство и душевная красота.

Жизнь в Комароме лишь усугубила душевную болезнь Михая.

Он по целым дням не выходил из своей комнаты, ни с кем не разговаривал, с утра до вечера сидел неподвижно, забыв о делах. Невозможно было понять, что с ним происходит. Если его спрашивали, отчего он так грустен, он отвечал, что это последствия восточной чумы.

Наконец Тимея обратилась к врачу.

Консилиум пришел к заключению, что Михаю необходимо поехать на какой-нибудь морской курорт: пусть волны возвратят ему то, что отнято землею.

Михай возразил в ответ, что ему не хочется видеть людей.

Врачи посоветовали выбрать какой-нибудь курорт в умеренном климате, где сезон уже прошел и гости разъехались: Татрафюрд, Элепатак или Балатонфюрд. Там он обретет одиночество, но главное для него - холодные купания.

И тут Тимар вспомнил, что у него есть летняя усадьба в одной из долин близ Балатона; он купил ее несколько лет назад, когда взял в аренду рыбную ловлю на Балатоне, но дай бог раза два-три побывал там за все время. Михай пообещал врачам, что конец осени он проведет там.

Его выбор был одобрен. Северный берег Балатона - поистине благословенный край: сады, на четырнадцать миль протянувшиеся сплошной цепочкой, уютные деревушки в тесном соседстве друг подле друга и господские усадьбы. Стоящие на особицу. Величественное озеро с его малыми бурями, но большими волнами похоже на ласковое море; воздух здесь, как в Италии, люди приветливы, источники обладают целебным воздействием - наилучшее место для страдающего черной меланхолией. Поздней осенью в Фюреде не встретишь курортников, разве что одного-двух профессоров, заходящихся кашлем, да нескольких плебанов, мечтающих избавиться от катара желудка, так что никто не потревожит одиночество тоскующей души. Тем заметнее красоты природы; погожей осенью в прибалатонских краях наступает вторая весна.

Итак, Михая отправили на Балатон.

Однако врачи не знали, что в конце лета в окрестностях Балатона случился град. А можно ли представить себе зрелище более меланхоличное, чем край, побитый градом?

Виноградники, обычно оглашаемые веселыми голосами сборщиков урожая, стоят заброшенные; молодые побеги, переплетясь с красноватыми плетями колючего вьюнка, разрослись в густую, смердящую чащу вокруг запертых винных подвалов. Листва фруктовых деревьев, окрашенная в медно-зеленые или коричнево-красные тона, прощается с намеками на вторую весну. Вместо выбитых градом хлебов на полях мощно встал сорняк; там. где шуметь бы золотым колосьям, все заросло лопухами, татарником, чертополохом, и никто не идет их косить. Проселочные дороги поросли портулаком - по ним никто не ездит. Всюду тишина и унылое запустение.

В такую пору и приехал Михай к себе в усадьбу.

Сам особняк представлял собою старинное здание. Его построил ради собственного удовольствия некий знатный господин, которому понравился красивый вид, а средства позволили удовлетворить свою прихоть. Дом с массивными стенами и выходящей на озеро верандой стоял на высоком фундаменте в окружении статуй святых; у подножья лестницы высились мощные тутовые и фиговые деревья.

Наследники первого владельца за гроши продали одинокий дом, представлявший ценность лишь для того, кому вдруг пришла бы странная блажь обосноваться здесь на долгое время.

Вокруг в четверть часа ходьбы не было другого человеческого жилья, а ближайшие к особняку дома тоже пустовали. Давильни и винные подвалы в этом году не распахнут свои двери, так как виноград не уродился; на окнах отелей в Балатонфюреде опущены жалюзи - все курортники поразъехались. В эту пору и пароходы уже не ходят. Украшенный колоннами павильон с источником кислых вод обезлюдел, и на бульваре сухие листья платана шуршат под ногами редких прохожих - никто не метет и не расчищает дорожки.

Ни людей, ни аистов в округе. Лишь величественный Балатон, осердясь,. Рокочет что-то свое, загадочное, но что его сердит - неведомо.

А на мысу посреди Балатона возвышается одинокая гора, на вершине которой стоит монастырь с двумя башнями; там живут семеро монахов и покоятся останки мадьярских князей.

В такие края Тимар прибыл на излечение.

С собою он взял лишь одного слугу, да и того через несколько дней отправил домой под тем предлогом, что ему вполне достаточно услуг виноградаря, присматривавшего за домом. А тот был человек старый и к тому же глухой.

И все же кое-какие признаки говорили за то, что жизнь в курортном местечке не вымерла окончательно. Владелец единственного в Фюреде доходного дома жил там вместе с семьей, да и управляющие именьями также жили безвыездно. В часовне по утрам звонили к обедне. Однако однажды вечером, когда владелец доходного дома праздновал именины дочери, в доме готовился пир и стряпня шла полным ходом, как вдруг жир выплеснулся в огонь, пламя взметнулось в трубу и охватило весь дом. Сгорели и сам доходный дом, и купальня, и дом управляющего, и часовня. Средь дымящихся развалин жить, конечно, никто не пожелал, и место это обезлюдело до весны.

Так что теперь в долине не слышно было ни человеческих голосов, ни колокольного звона, доносился лишь таинственный рокот величественного озера.

Тимар целыми днями просиживал на берегу, вслушиваясь в загадочные речи Балатона. Иногда озеро вдруг начинало волноваться, казалось бы, в самую тихую погоду, и цвет его, насколько хватало взгляда, становился изумрудным. На меланхолической зеленой поверхности волн не видать было ни единого паруса; ни судна, ни парома, ни шлюпки - словно это не судоходное озеро, а мертвое море.

Балатон обладает редкостной силой двоякого воздействия: тело он укрепляет, но душу гнетет. Дышится легко и вольно, аппетит просыпается ненасытный, однако душой овладевает грустное, мечтательное настроение, уносящее в мир легенд.

Живописные группы гор по берегам озера увенчаны руинами крепостей, напоминающих о недавнем героическом прошлом края. В садах сиглигетской и чобанцской крепостей и поныне цветут шалфей и лаванда, посеянные в былые времена заботливой рукой, но стены крепостей ветшают и рушатся год от года, а одиноко торчащие башни словно бы чудом уцелели под натиском стихий. Но даже те места, где обитают люди, медленно приближаются к своей гибели. Восточный склон тиханьской горы постоянно обваливается; старики еще помнят времена, когда монастырь можно было объехать на грузовых подводах; потом вдоль стен вилась только пешая тропа, а теперь монастырь высится на самом краю обрыва, и из-под пассивного сооружения, воздвигнутого некогда королем Эндре, безостановочно крошится осыпь, На вершине горы были когда-то два горных озера - теперь и они исчезли; близ дороги разрушается от ветхости заброшенная церковь, на месте давнего села - скотный выгон. А огромное озеро за падающие в него камни воздает сторицей: выбрасывает на берег допотопные окаменелости, раковины, похожие на козье копытце. Все обитатели озера настолько отличаются от живых существ, населяющих ныне иные воды, словно Балатон и правда является единственным уцелевшим сыном некогда владычествовавшего здесь моря, поныне хранящим память отступившем к дальним берегам властелине-отце. В окраске балатонских рыб, улиток, водяных змей и даже раков преобладает белый цвет. Обитатели Балатона не встречаются в других водах; озерный ил здесь кишит кристаллическими иглами, прикосновение которых вызывает ожог и обладает целительным свойством, а от балатонских губок на коже вздуваются волдыри. Вода огромного озера пресная и пригодна для питья, я знаю многих людей, которые поистине влюблены в Балатон.