– Мишка! – позвал Степан.

Мишка Ярославов разложил на столе перед властителями листы.

– Списки – кому чего, – пояснил он.

– Просим покорно принять их. И просим отпустить нас на Дон.

За столом произошло некоторое замешательство. Знали: будет Стенька, будет челом бить царю, будут дары… Не знали только, что перед столом будет стоять напористый человек и что дары (черт бы побрал их, эти дары!) будут так обильны, тяжелы. Так захотелось разобрать эти тюки, отнести домой и размотать… Степан спутал властям игру. Князь Львов мигнул приказным: один скоро ушел куда-то и принес и поставил атаману табурет. Степан пнул его ногой. Табурет далеко отлетел.

– Спаси бог!.. – воскликнул он. – Нам надо на коленках стоять пред такими знатными господарями, а ты табурет приволок. Постою – ноги не отвалются.

Степан явно выхватил инициативу у властей – «прощенческого» зрелища не вышло. Князь Иван Семенович поднялся и сказал начальственно:

– Про дела войсковые и прочия разговаривать будем малым числом.

Воеводы, дьяк и подьячий с городской стороны, Степан, Иван Черноярец, Лазарь Тимофеев, Михайло Ярославов, Федор Сукнин – с казачьей удалились в приказную палату толковать «про дела войсковые и прочия».

Митрополит обратился к оставшимся казакам:

– Я скажу вам, а вы скажите свому атаману и всем начальным людям вашим и подумайте в войске своем, что я сказал. А скажу я вам притчу мудреную, а сердце ваше христолюбивое подскажет вам разгадку: можно ли забывать церкву господню? И как надо, помня господа-бога, всегда думать про церкву его святую.

Казаки слушают.

– Заповедает раз господь-бог двоим-троим ангелам: «О, вы мои ангелы, три небесных воеводы! Сойдите вы с неба на землю, поделайте гуслицы из сухого явору да подите по свету, будто пчела по цвету».

Казаки заскучали. Часть их, кто стоял сзади, тихонько улизнули из церковки.

– И вот пришли ангелы перед дворы богатого Хавана – а случилось то прямо во святое воскресенье, – и стояли ангелы до полуденья. Вышла к ним Елена, госпожа знатная. И вынесла Елена, госпожа знатная, обгорелый краюх хлеба…

Поредели ряды казаков. Уже совсем мало слушают митрополита. Митрополит, видя это, говорит почти без роздыха:

– Не дала его Елена, как бог милует, бросила его Елена башмаком с ноги правыя: «Вот вам, убогие!»

– Передохни, отче, – посоветовал Стырь. – Запалился.

– Тогда пошли ангелы. Повстречал их Степан, верный слуга Хавана. И говорят убогие: «Послушай-ка, брат Степан, удели, ради бога, чего-нибудь». А Степан им: «Послушайте, братья убогие, ничего нет у меня, кроме одного ягненочка. Молоком побирался я и ягненка откармливал. Будь здесь мой ягненочек, я бы вам отдал его теперь». Говорят ему ангелы: «Спасибо, брат Степан! Если то и на сердце, что на языке, – тотчас ягненок будет здеся». Обернулся Степан – он идет, ягненочек, через поле, блеючи: он Степану радуется, будто своей матушке. Взял Степан ягненочка, поцеловал его три раза, потом дал убогому. «Вот, братья убогие, пусть на вашу долю пойдет. Вам на долю, а мне – молитва перед богом!» – «Спасибо, брат Степан!» И ушли ангелы. И увели ягненочка. Когда пришли ангелы к престолу Христову, сказывают господу, как что было на земле. И молил им господь-бог: «Слушайте-ка, ангелы, сойдите вы с неба на землю да идите ко двору богатого Хавана, схватите Елену, повяжите на шею ей каменье студеное, привяжите к каменью нечестивых дьяволов, пусть ее возят по муке, как лодочку по морю». Вот какая притча, – закончил митрополит.

– Утопили? – спросил Стырь (перед митрополитом стояли он и еще несколько пожилых казаков). – Ая-яй!..

– Норовистый бог-то, – промолвил дед Любим, которого история с ягненочком растрогала. – А ягненочка-то зажарили?

Митрополит не знал, злиться ему или удивляться.

– Подумайте, подумайте, казаки, за что бог Елену-то наказал. В чем молитва-то наша богу?..

– В ягненочке? – догадался дед.

В приказной палате идет дипломатический торг. Степан не сдает тона, взятого им сразу.

– Двадцать две пушки, – уперся он. – Самые большие – с ими можно год в обороне сидеть. Нам остается двадцать.

– Для чего они вам?!

– Э, князь!.. Не гулял ты на степу-приволье. А крым-цы, азовцы, татарва?.. Мало ли! Найдутся и на нас лихие люди. Дойтить надо. А как дойдем, так пушечки вернем тотчас.

– Хитришь, атаман, – сказал молодой Прозоровский. – Эти двадцать две тяжелые – тебе их везти трудно. Ты и отдаешь…

– Не хочете – не надо, довезем как-нибудь.

– Не про то речь!.. – с досадой воскликнул старший Прозоровский. – Опять ты оружный уходишь – вот беда-то.

– А вы чего же хочете? Чтоб я голый от вас ушел? Не бывать! Не повелось так, чтоб казаки неоружные шли.

– Да ведь ты если б шел! Ты опять грабить начнешь!

– Ну а струги? – спросил младший Прозоровский.

– А ясырь?

– Ясырь – нет. Мы за ясырь головы клали. Надо – пускай шах выкуп дает. Не обедняет. Понизовские, какие с нами ходили… мы их не неволим: хочут – пусть идут куды знают. За вины наши пошлем к великому государю станицу – челом бить. Вон Ларька с Мишкой поедут. А теперь – не обессудь, боярин: мы пошли гулять. Я с утра не давал казакам, теперь самая пора: глотки повысыхали, окатить надо. Пушки свезем, струги приведем, князька этого – тоже берите…

– А сестра его?

– Сестры его… нету. Ушла.

– Как «ушла»? Куда?

– Не знаю. Далеко. – Степан поднялся и вышел из палаты не оглянувшись.

– Где же девка-то? – спросил Прозоровский у есаулов. Есаулы пожали плечами.

– Отдавать не хочет, – понял дьяк. – Сколько вас в Москву поедет?

– Шестеро, – отвечал Иван Черноярец. – Ну, мы тоже пошли.

Власти остались сидеть. Долго молчали.

– Тц… – вздохнул старший Прозоровский. – Нехорошо у меня на душе, не ладно. Ушел, сукин сын, из рук ушел, как налим.

Утром другого дня Разин торговал у нагайских татар коней. В торге принимало участие чуть не все войско разинское. Гвалт стоял невообразимый.

Несколько человек татар крутились на кругу с лошадьми… Казаки толкали кулаками лошадей, засматривали им в зубы, пинали под брюхо…

– Сево? Сяцем так? – возмущались татары.

– «Сево», «сево»… Вот те и «сево»!..

Исследовались глаза, уши, ноздри, груди… Даже под хвост заглядывали. Кони шарахались от людей.

– Кузьма, ну-к, прыгни на ее: сразу не переломится – до Царицына можно смело ехать.

– А спина-то сбитая!

– Сево?

– Вот! Как же ее под седло?

– Потниська, потниська (потничок).

– Пошел ты!..

Степан со всеми вместе разглядывал, щупал, пинал коней. Соскучились казаки по ним. Светлой любовью светились глаза их.

– Ну-к, вон того, карева!.. Пробежи кто-нибудь! – кричал Степан.

Кто-нибудь помоложе с радостью великой прыгал карему на