в квартиру с коричневым бумажным пакетом в руках. Луиза уехала одна.

Через пять дней я узнал от Левши, что на сходках приняли решение в мою пользу.

— Только что вернулся из Бруклина, — рассказывал он. — Все шикарно, мы вне опасности, и мы при делах.

— Отличные новости.

— Эти хуесосы уже устроили праздник, представляешь? Они думали, я сдох нахуй. Когда я пропал, эти долбоебы меня в покойники записали. И отметили это дело.

— Они совсем, что ли?

— Даже Майк Забелла веселился. Он не знает, что я в курсе этого. Кричал, мол, что приберет к рукам побрякушки моей жены, раз Левша в ящик сыграл.

Левша как-то брал у Майка в долг и оставил тому ювелирные украшения жены в качестве залога.

— Его ждет настоящий сюрприз, — усмехнулся я.

— Вот ведь ублюдки, блядь! Завтра переговорю с Блэкштайном. Он знал, что меня за покойника держат, но про всю эту мерзость не слышал.

Блэкштайном он иногда называл Сонни Черного.

— Хуесосы, — повторил Левша. — Через пару месяцев их еще один сюрприз ждет. У меня для тебя новости, старина. Ты вне подозрений. Когда Старик выйдет — вообще заживем.

— Да ладно?

— Я за тебя вписался. И наш кореш, кстати, тоже.

— Блэкштайн?

— Да.

— Рад слышать.

— Я на этой неделе таких делов наворотил, что ты теперь можешь гулять смело.

— Все, я свободен?

— Как птица. Пока без подробностей. Но если кто на тебя пасть разинет, сразу бей в ебало и не бойся.

— Вообще кого угодно?

— Кого угодно. Я приеду, покажешь мне пальцем, кто, блядь, на тебя тявкает. Донни, тут такое произошло! Блэкштайн вообще сидит охуевший от счастья.

Он собрался в Майами, чтобы поделиться подробностями лично, и попросил его встретить.

— Сделай мне одолжение, — продолжал он. — Скажи Тони, пусть наденет рубашку с галстуком. А то наряжаетесь, блядь, как обсоски пенсильванские. Я приеду в костюме.

Луиза отобрала у него трубку:

— Донни, привет, какие планы на завтра?

— Да как на обычное воскресенье.

— Ничего такого? А как же праздничный ужин?

— Не планировал.

— Так Пасха же завтра!

— Знаю, но мне не с кем отмечать Пасху.

— Ничего, мы это дело исправим.

Я все чаще задумывался о том, что хожу по краю и что будет, если Левша и Сонни внезапно прозреют. Левша вряд ли забыл тот день, когда я появился в «Пи Джей Кларк» с Ларри Китоном, в котором распознали агента. В любой момент могли позвонить чикагские ребята и рассказать про Тони Конте, еще одного нашего агента. Если напрячь память, то и в Бруклине был случай, когда я засветился перед одним парнем, которого раньше арестовывал. А вдруг мы с ним еще раз столкнемся, и он все вспомнит? Из недавних проколов меня беспокоили яхта ФБР и, разумеется, Рокки.

Случись что, в мафии по твою душу придет тот, кто всегда рядом. Я думал про Левшу, с которым мы торчали в отелях сутки напролет и были друг у друга как на ладони.

Все тайное когда-нибудь становится явным.

Мы с Росси встретили Левшу в аэропорту Майами. На сходках решили не в пользу Мирры и его парней. Я оказался вне подозрений.

— Дело закрыто, — светился Левша. — Все, баста! Они облажались на всю страну. Нью-Йорк, Майами, Чикаго — все проголосовали против. Теперь ясно, где я шароебился пять дней?

— Да уж куда яснее. Сонни доволен?

— Еще бы! Да он сияет, как Луна-парк. Короче, рад за тебя, дружище. Наконец-то все порешали.

— Мы долго шли к этому, старина.

— И сейчас нам будет ой как тяжело. Бабок мало. Но теперь мы у руля. Лучше власть, чем бабки. Вот у тех придурков есть бабки — так они не знают, что с ними делать. Куда бежать? А некуда. Так и заносят своим капитанам, а капитаны куда заносят?

— Наверное, Расти. Они же под ним теперь?

— Теперь все под Расти. Таков закон. Вся страна под Расти. Он, еби его мать, босс боссов.

— Прямо вот так?

— Да. И его никто не подвинет.

Мы зашли в бар при «Довиле». Под живую музыку Левша поведал, что они вместе с Сонни, Джоуи Массино и Ники Санторой выполнили какое-то важное поручение в Нью-Йорке «для Комиссии». По его словам, «дело выгорело» и в ответ Комиссия пообещала, что Растелли станет неприкосновенным боссом.

Я не знал, куда пропадал Левша на те пять дней. Возможно, он выполнял то самое поручение для Комиссии. ФБР приставило за ним наружное наблюдение, но отозвало людей спустя три дня полного затишья: у Бюро не хватало личного состава, чтобы следить за всеми сразу. Я подозревал, что Левша отправился на заказное убийство. Вся эта конспирация вместе с какой-то непонятной работой подтверждали мою догадку, не говоря уже о том, что через пять дней боссы волшебным образом закрыли все вопросы по нам на сходках. Более того, принятые решения утвердила сама Комиссия, рупор всех семей, и утвердила на уровне страны. Я не сомневался, что в том бумажном пакете, который Левша принес к Рабито, лежали стволы: мафиози часто передавали друг другу оружие таким образом.

Я не мог спросить Левшу напрямую. Как опытный соучастник, я должен был кое-что понять сам, кое-что узнать от старших — и «не заморачиваться», как говаривал Левша.

Все явно указывало на заказное убийство, но в последнее время никто не пропадал. Сообщений о найденных трупах тоже не было.

Мы сидели в баре и слушали россказни Левши о войне двух коалиций внутри семьи, о том, какой же Мирра конченый ублюдок, про все сложности и подводные камни криминальной жизни.

— Слушай, Левша, — внезапно обратился к нему Росси. — Я понимаю, что это все про бабки. Но в чем соль быть посвященным мафиозо?

— Это шутка такая?! Какого… Донни, ты ему вообще ничего не объяснял? Тони, посвященные правильные парни могут кидать, могут воровать, могут убивать — потому что имеют на это право. Твори что хочешь, и никто тебе не указ. Усвоил?

Несколько парней из нью-йоркской команды приехали к нам во Флориду отдохнуть. Мы собрались вместе, и в один момент Росси понадобился таксофон. Мелочи у него не оказалось, поэтому он попросил одного типа — бывшего нью-йоркского детектива — разменять доллар монетками.

— Держи, — бывший коп протянул Росси четыре железных кружочка медного цвета размером с четвертак каждый. — Любой таксофон их примет.

Потом он рассказал, что у его ребят в Нью-Йорке есть доступ к таким жетонам по десять центов за штуку, если взять их на пятьсот баксов.

Росси запихнул одну монетку в таксофон, а остальные три припрятал