завещал поделить скудное мое достояние меж больницей для бедняков в Браге и тобою. Ты получишь четыре тысячи крузадо. Используй их на добрые дела, но не жертвуй крохами, которые прокормят тебя в старости. Милостыня — добро, но расточительство — зло, даже если оно прикрывается именем милосердия. Когда я буду спать вечным сном, приходи, Мария, время от времени посидеть на этой скамье и воскресить в памяти мой голос и слова.

* * *

Каноник Жоан Коррейа Ботельо скончался в 1836 году. И все же год этот ознаменовался превеликой радостью для Марии Мойзес: пророчество Франсиско Брагадаса сбылось, и за этот год божественное провидение привело к ней в дом трех подкидышей: трижды находила она их у себя во дворе. Этих младенцев, нищенски запеленутых в обрывки старых простынь и истертых байковых одеял, Бог посылал словно в утешение девушке, скорбевшей по своему благодетелю. Мария купала их, переодевала, носила крестить и выкармливала овечьим молоком, покуда не появлялись кормилицы. Кормилицы приходили из Баррозо и окрестностей, они были краснолицые, дородные, пышногрудые и широкобедрые. Старик Брагадас утверждал, что все это — бесстыдное мошенничество: они и есть матери подкидышей, а еще торгуются, требуют жалованья за то, что своих же детей будут выкармливать. И, разглагольствуя об испорченности нравов, он всегда делал исключение для своих дочерей, коих выставлял образцами добродетели. Жоакина слушала речь отца с сокрушенным сердцем; но боль и стыд с лихвой искупались радостью, которую испытывала она, лаская пухлого мальчугана, звавшего ее тетушкой.

По всем деревням и селам по обе стороны Тамеги, от Басты до Рибейрада-да-Пены и от Баррозо до Сервы, распространилась молва, что некая сеньора, весьма богатая и исполненная милосердия, принимает к себе в дом подкидышей. Молва донесла и прозвание сеньоры: прозвали ее святая Мойзес, нимало не заботясь о том, что до канонизации дело покуда не дошло. Приток подкидышей на ферму Санта-Эулалия невольно наводит на мысль, что чистота и добродетель одной женщины могут служить возбудителем для плодовитости других.

Марию стало тревожить опасение, что ей не справиться с подобным бременем. То и дело приходили ей на ум речи каноника Ботельо. Сидя в тени под вязом, она мысленно слушала его советы и молила Бога подсказать ей ответы на доводы священнослужителя и послать средства на воспитание десяти подкидышей, живших у нее в доме, да еще нескольких, которых она пристроила в другие места.

Дети мельничихи уже перебрались в Бразилию; мальчики ходили в школу; девочки воспитывались дома: Жоакина учила их рукоделию, а Мария — чтению и письму.

Наследства священника и доходов с фермы, которой старик Брагадас управлял, по правде сказать, прескверно, хватило, таким манером, на десять лет. То обстоятельство, что Мария слыла святой, позволяло всякого рода мошенникам считать ее придурковатой. Обманщики под личиной страдальцев стремились поживиться на ее милосердии. Пожертвования на церковные праздники, на мессы, на ореол из фольги для изображения одного святого, на ризы для статуи другого, вспомоществования для параличных из дальних краев, для болящих, нуждающихся в поездке на воды или к морю, для юнцов, отъезжающих в Бразилию, для безземельных крестьян, у которых сгорела — на самом деле или только на словах — хижина: никто не уходил из ее дома с пустыми руками.

— Да ведь я и сама небогата, — говорила она.

— На вас снизошла благодать Божия, Бог вам все дает, — отвечали просители, не сомневаясь, что она уже обращалась к помощи заимодавцев за сотней-другой мильрейсов под залог фермы.

Религиозные братства, которые ссужали ей деньги под проценты, просили у нее пожертвований на обновление убранства ризницы и лесу на стропила церквей.

Мария Мойзес была уже не в силах собственными средствами давать воспитание подкидышам, а потому она стала обращаться за помощью к людям состоятельным, прося у них не денег, но согласия взять на попечение кого-нибудь из ребятишек. Таким образом, аббат из Педрасы принял к себе в дом малыша по имени Алваро, побочного сына виконта де Ажилде, и оставил в наследство мальчику основательный куш, словно добродетель найденной на реке девочки из Санта-Алейшо обладала волшебными свойствами палочки фей.

* * *

В 1850 году, через тридцать восемь лет после отъезда из Португалии, вернулся в свое поместье Симо-де-Вила, что в Рибейра-да-Пене, Антонио де Кейрос-и-Менезес, вышедший в отставку в чине генерала бразильской императорской армии. Ему было шестьдесят лет. Он так и не женился, так и не обзавелся семьей, ни законной, ни побочной. На родину он приехал одиноким и, кроме преждевременной дряхлости и множества орденов, ничего из Бразилии не привез. Впрочем, в Португалии Антонио де Кейрос был богатым человеком. Отец его не смог изменить порядок наследования родовых поместий, передающихся по мужской линии, и даже назначенные им управители не обесценили богатых угодий, доставшихся по смерти отца сыну. Сестры были выданы замуж с небольшим приданым, и, когда корабли из Бразилии привозили вести о повальных горячках, эти дамы смутно радовались, уповая на то, что Господь в бесконечном своем милосердии позовет или уже позвал к себе их братца — генерала. Мужья их были дворянчики средней руки, неотесанные, угрюмые, из тех, что за недостатком средств вынуждены убивать кроликов, дабы убить время, а потому сестры посылали за старухой служанкой, и та гадала им на картах, нет ли надежды на наследство. Брат меж тем время от времени давал управляющему распоряжение уделить этим дамам толику от своих избытков.

Генерал приехал, никого не уведомив, и нашел пристанище в том самом доме, где увидел свет; глубочайшая скорбь овладела им, он даже пожалел, что возвратился на родину, ибо здесь с новой силой и новой болью нахлынули на него, раня в самую душу, воспоминания о Жозефе из Санто-Алейшо, скорбная тень которой сопровождала его всю жизнь.

Он навел справки о друзьях своей молодости: все были в могиле, за исключением Фернандо Гонсалвеса Пеньи, помещика из Темпорана, того самого, который по просьбе юного Антонио Кейроса послал хитрую старуху арендаторшу в Санто-Алейшо с поручением помочь Жозефе бежать из дому. Гонсалвес Пенья закончил юридический факультет и служил судьей в одном из кассационных судов королевства. Кейрос известил его письмом о своем приезде. «Приезжай, чтобы перед смертью я смог повидаться с другом юности», — писал он.

Гонсалвес Пенья поспешил приехать. Старики со слезами обнялись. Они узнали друг друга по голосу. Все остальное уже претерпело такие изменения, что могильным червям осталось немного работы. Антонио