— Отдохнем мы не скоро. — Тарквиний ткнул рукой вперед.

Ромул и галл неохотно подняли головы от освежающей воды.

Все разведчики галопом неслись назад.

Ромул увидел, как Бренн положил руку на рукоять меча. Почувствовав, что его лоб густо покрылся потом, он механически повторил его движение.

Галлы промчались мимо. Они направлялись в середину колонны, туда, где ехал Красс. Через несколько мгновений загремели букцины — таким отчаянным тоном, какого никто из солдат прежде не слышал.

— Слышали? Появился неприятель! Прибавить шагу!

Когорта повиновалась со всем усердием, на какое были способны усталые люди. Они поспешно устремились к противоположному берегу речушки и дальше вверх по невысокому пологому склону. Каждый надеялся, что галлы ошиблись.

До конца своих дней Ромул запомнил то зрелище, которое открылось перед ним.

На плоской равнине в некотором отдалении фронтом почти в милю шириной выстроилась парфянская армия. Тысячи воинов, отчетливо обозримых, несмотря на искажавшую восприятие знойную дымку, спокойно сидели на лошадях, поджидая римлян. Огромные пестрые знамена развевались в раскаленном воздухе, отчего облик врагов казался еще более чуждым. Легионы услышали грохот барабанов и звяканье гонгов, при помощи которых парфяне передавали приказы в своей армии.

Для изможденных римских солдат зрелище оказалось устрашающим. Обожженные солнцем лица побелели, из пересохших губ посыпались проклятия. Многие из наемников безнадежно оглядывались назад, туда, где остались Евфрат и безопасная жизнь.

— Клянусь яйцами Юпитера! — прогремел Бренн. — У них что, вообще нет пехоты?

— Я ведь уже говорил тебе, что нет, — отозвался Тарквиний.

Оба ненадолго замолчали. Было видно, как галл собирал волю в кулак.

— Мы выдержим, — просто сказал он. — Должны.

Темные глаза этруска оставались спокойными.

— К закату все станет ясно.

Друзья мрачно кивнули. Перед началом битвы не было смысла предаваться плохим мыслям. Теперь оставалось полагаться только на смелость и римские гладиусы.

— Это еще что такое? — воскликнул Ромул, указывая на высоких горбатых длинноногих и длинношеих животных, видневшихся позади линии вражеских войск.

— Верблюды. Парфяне используют их вместо мулов, — объяснил Тарквиний. — Можете не сомневаться, они нагружены запасом стрел, так что эти поганые лучники смогут стрелять сколько захотят. Их там много, так что на каждого стрелка наверняка запасена сотня стрел. Н-да, не слишком радостно…

— А наши дурацкие щиты против них, считай, бесполезны, — сказал Бренн, постучав по своему скутуму.

Этруск кивнул:

— Друг мой, эти стрелки ежедневно упражняются со своими страшными луками. Помнишь, что они творили вчера?

— Но мы теперь свободные люди! — Бренн хлопнул Ромула по плечу. — Если будет на то воля богов, мы умрем вместе — с мечами в руках, обратив лица к солнцу. Все лучше, чем на арене, ради денег этого подонка Мемора.

— Верно. — Ромул твердо посмотрел галлу в глаза. Упоминание ланисты пробудило в его сознании воспоминания об уроках Котты. — Спартаку не пришлось бы бояться встречи с парфянами, — сказал он. — У него всегда было много кавалерии.

— Этот фракиец был куда умнее Красса, — согласился Тарквиний. — Его разбили только потому, что Крикс, его помощник, не захотел покинуть Италию. Спартак ни за что не завел бы своих людей в такую ловушку.

Ромул позволил себе углубиться в мечты. Он представил себя главнокомандующим армией, Тарквиний и Бренн находились рядом с ним. Прежде всего он выдвинул бы кавалерию на фланги, чтобы не позволить обойти легионы, когда они построятся в боевой порядок. Потом, после начала парфянской атаки, он предпринял бы ложное отступление в центре, а его конница окружила бы врага. Именно так Ганнибал побеждал римлян во многих битвах.

Тарквиний искоса взглянул на него:

— Красс не прибегнет к карфагенской тактике. Этот дурак уверен, что стоит легионам двинуться вперед, как парфяне побегут.

Ромул остолбенел.

— Это тебе, а не ему надо командовать войском.

Тарквиний склонил голову:

— И тебе, Ромул.

Юноша зарделся от удовольствия.

— Мы бы точно справились куда лучше Красса, — хохотнул Бренн.

— Это было бы совсем нетрудно. — Тарквиний, прищурившись, смотрел на парфян и что-то считал про себя.

Бассий приказал своим воинам занять оборонительную позицию на гребне бархана. Одна когорта не могла ничего сделать — только дожидаться, пока подтянутся основные силы. Со стороны парфян навстречу им не двинулся ни один человек. Ловушка была приготовлена, и теперь враги ждали, чтобы римляне выстроились в боевой порядок.

— Смотрите, насколько их вождь уверен в себе. А ведь они могли бы подъехать и засыпать нас стрелами.

— Может, он хочет сразиться с Крассом один на один? — пошутил галл. — А мы сидели бы вокруг и смотрели.

— Сегодня будут проливать кровь простые солдаты, — отозвался Тарквиний. — А не полководцы.

Бренн пожал могучими плечами. Он препоручил себя судьбе.

— Ланисты. Полководцы. Прочая сволочь. Они приказывают. А умирают такие, как мы.

Ромул, у которого в голове крепко засели ободряющие слова этруска, взмолился Юпитеру, направлявшему его жизнь с младенческих лет.

Даже не владея искусством прорицания, можно было не сомневаться, что в предстоящей битве погибнут тысячи.

И возможно, кто-то из них троих.

* * *

— Где же Ариамн? — Красс сидел, выпрямившись в седле, его лицо перекосилось от гнева.

Никто не ответил.

С самого рассвета о набатийцах не было ни слуху ни духу. Теперь же, когда римляне сошлись лицом к лицу с парфянским войском, стало ясно, что недавние их союзники больше не вернутся. Ариамн оказался предателем.

— Сын грязной шлюхи! Я выпущу ему кишки. А потом распну.

Лонгин деликатно откашлялся.

— Красс, какие будут приказания?

Полководец зыркнул на него, но тут же отвел взгляд. Что-что, а признавать ошибки он не собирался.

— Кавалерию на фланги. Когорты построить прямоугольниками, — выкрикнул Красс. Более примитивную тактику трудно было придумать. — Это отребье разбежится, как только увидит нашу мощь.

Седовласый легат раскрыл рот от неожиданности.

— И оставить бреши между когортами?

— Я отдал приказ. Или что-то непонятно? — Красс гневно выпятил челюсть. Он сразу же понял, что имел в виду Лонгин, но чрезмерная гордость, жестоко уязвленная предательством Ариамна, не позволяла ему пойти на попятный. — Так мы не позволим их многочисленной коннице обойти нас.