– Ну, и что ж с того? – сердито пожал плечами Петя. – Все мы работаем на заказ, жизнь такова: брюхо каждый день своего требует! Но суть-то в том…

– Господа, господа, оставьте Варвару Трофимовну в покое! – решительно втиснулась в толпу молодёжи Евдокия Павловна. – Перестаньте её теребить и требовать, чтобы она размахивала знаменем… всё равно каким! Художник прежде всего должен быть свободен и независим! Варенька, я похищаю вас для важного разговора! Господа, я верну вам госпожу Зосимову через несколько минут! И ведите себя прилично!

– Что случилось, Евдокия Павловна? – слегка встревоженно спросила Варя, оказавшись наедине с графиней на обширной, усыпанной палыми листьями веранде.

– Варя, отчего вы не выставили своё «Прощание»? – решительно спросила графиня, с упрёком глядя на художницу. – Ведь это могло быть венцом нынешней выставки! Может быть, моё скромное мнение для вас ничуть не важно – но ведь и Нерестов эту картину видел! И пришёл в неистовый восторг! И есть от чего! Да вы ведь и сами знаете, что «Прощание» – лучшее из написанного вами! Вы ведь не будете отрицать?

Варя молча покачала головой.

– Но так в чём же дело, девочка моя? Я, признаться, и подумать не могла, что вы не станете!.. Даже и место для неё определила отменное – между двумя колоннами, где сейчас «Старик-колдун» висит! Колдун, конечно, бесподобен, Зарянко колорит очень хвалил, но «Прощание»… – внезапно лицо Беловзоровой изменилось. – Варя, вы… надеюсь, вы её ещё никому не продали?!

– О нет, нет! – поспешно заверила Варя. – И не собиралась!

– Ох, слава богу! – вздохнула графиня. – Хорошо ещё, что вы не мужчина и водки не пьёте… А то сами знаете, как бывает – вчера пообещал продать, а нынче, глядишь, и пропил! И потом отыскивает мой Федот картину на Сухаревке бог знает в каких руках – и хорошо, если не испорченную, не облитую вином и не разрубленную топором!

– Поверьте, «Прощания» я не пропила. – серьёзно заверила Варя.

– Но тогда почему же?!.

Варя молчала. Молчала долго и мучительно, глядя на то, как догорает рыжее сияние над садом, как гаснут между корявыми стволами яблонь длинные лучи и от набережной навстречу им ползут седые космы тумана. Дневное тепло неумолимо уходило. От темнеющих деревьев тянуло сыростью.

– Евдокия Павловна, вы должны меня простить. – наконец, выговорила Варя. – Я знаю, что обещала вам… и Акиму Перфильичу… И, наверное, это в самом деле самое лучшее, что мне удалось написать… Но… Когда там, в Риме, я начала её писать, у меня в мыслях не было, что когда-нибудь картина будет выставлена. Что много людей, чужих людей, увидит… Не могу я, право, как господин Пукирев!.. Пусть уж лучше она всю жизнь у меня за сундуком простоит! Это же всё равно, что отдавать в журнальную печать личные письма!

– Мне кажется, я понимаю. – медленно произнесла графиня. – Девочка моя, да вы, кажется, плачете? Неужто всё так живо до сих пор?

Варя с трудом улыбнулась – и две тяжёлые слезы сбежали по её щекам.

– Боже мой… Ну, а вы не пробовали написать то же, но с натурщиками? Впрочем, что же я спрашиваю… Иногда перемены в картине только портят её.

Коротким кивком Варя подтвердила правоту графини.

– Что ж… жаль. Право, жаль. – с тяжёлым вздохом сказала Евдокия Павловна. – Эта картина сделала бы вам имя! Впрочем – жаловаться всё равно не на что. Вы обратили внимание, как Сергей Константинович рассматривал ваши полотна? И уж если даже Стрелецкому нравятся… Это успех, девочка моя, настоящий успех! И я очень рада за вас! И за себя, конечно! Не зря вам ставили руку в Париже и Риме! Аким Перфильич может что угодно говорить, но я не устану твердить: без сотни рисунков каждый день художник – ничто! Однако, нас ждут! Вернёмтесь к гостям.

Около полуночи на тихую, тёмную Полянку вкатились три экипажа, и спящая улица взорвалась радостными криками и возгласами.

– Господа! Господа, да что же это такое… Тише! Люди все спят! – Варя, которую поехали провожать домой добрых два десятка гостей графини Беловзоровой, гневно замахала руками. – Что вы за шум подняли? Далее, как хотите, я пойду одна! И не спорьте!

– Варенька, ну как же так? – послышался нестройный хор огорчённых голосов. – Ещё вовсе даже и не ночь… Поедемте с нами в трактир, отпразднуем ваш триумф! Ведь не каждый день такое случается у нашего брата художника!

– Ещё не хватало! – рассмеялась Варя. – Вы сами как знаете, а я ужасно устала и хочу спать. Да и свет утренний завтра не хочется упускать… Нет-нет, господа, и не уговаривайте: довольно на сегодня веселья! И провожать меня не надо: всех соседей перебудите!

– Да вас, кажется, и встречают! – сказал вдруг Петя Чепурин, махнув рукой на моументальную, замотанную в шаль фигуру, которая, как часовой, выхаживала у ворот дома. – Уж не Флёнушка ли наша бдит?

– Она и есть. – подтвердила Варя. – Что ж – тогда мне тем более пора! Простимся здесь, господа, – и до завтра!

Чеез несколько минут экипажи с хохочущими и спорящими седоками укатили в сторону Ордынки. Варя, оставшись одна, побежала к воротам.

– Флёна! Господи! Что стряслось? Ночь на дворе, а ты тут маршируешь! Ждёшь, что ли, кого?

– Тебя жду, Варька! – круглое лицо Флёны было встревоженным. Она схватила подругу за руку. – Уж и не чаяла дождаться! Послушай, к тебе там гость! Ещё засветло пришёл, да вот до сих пор сидит и ждёт! Я уж всяческие намёки делала, что Варвары Трофимовны может и вовсе нынче не быть, потому выставка у неё… Нет, сидит и всё, будто не слышит! Мамаша им уж и чай подавала, и ужинать звала – отказался! Спрашиваю – не послать ли за Варварой Трофимовной, Егорка бы мигом слетал на Остоженку-то… Нет, говорит, подожду. И сидит, как пришитый! Вишь – свеча горит?

Варя подняла голову. Её окно на втором этаже тускло светилось.

– Это ведь тот князь – помнишь? Ещё три года назад искал тебя тут по всей Полянке, когда ты в Петербург с графиней укатимши… И, видать, не забыл за три года-то! Варька, да ты того… что побелела-то? Коль не рада, так я тебя сейчас через чёрный ход к нам тихохонько проведу! А князю этому скажу, что ты вовсе ночевать не пришла! И пущай что себе хочет, то и думает!

– Не нужно, Флёна… К чему? – негромко сказала Варя, не сводя взгляда с освещённого окна. – Значит, так тому и быть.

– Да он хоть кто тебе – господин-то этот? – странный вид подруги и её незнакомый голос встревожил Флёну окончательно. – Вот что, голубушка, идём-ка к нам да ложись спать, а гостя этого я…

– Нет. – Варя, вздрогнув, отвернулась от окна. – Ты ступай к себе, пожалуйста… а я поднимусь.

– Варька, я на всякий случай сразу не лягу! – сурово предупредила Флёна, открывая калитку. – А ты, ежели чего, сразу голоси дурниной да в стенку дубась! Враз все вместе прибежим! Да и с мамашей ещё! Она одна роты гренадёр стоит!

– Спасибо… Ты иди… иди.

Как в полусне, Варя поднялась по скрипучим ступенькам к себе на второй этаж, нащупала холодную ручку двери. Та бесшумно подалась. Варя вошла – и сразу же увидела князя Тоневицкого.