Они покинули площадь и двинулись по узкой, мощенной булыжником улице, где шаги отражались от стен дробным эхом. Кельдерек старался смотреть только прямо перед собой, но все равно ощущал тяжелую тишину и пристальные взгляды неким подобием занесенного над ним меча. Он случайно встретился глазами с женщиной, которая быстро осенила себя знаком против нечисти, и снова опустил голову, точно забитый раб, съежившийся в ожидании удара. Он осознал, что дышит часто и невольно ускоряет шаг, уже почти бежит. Потом вдруг увидел себя со стороны, глазами толпы: изможденный, жалкий, презренный человечишка, торопливо ковыляющий перед капитаном, словно преследуемый охотниками зверь.

Улица привела на рыночную площадь, и здесь тоже со всех сторон смотрели бессчетные лица и стояла страшная тишина. Ни одна женщина не торговалась, ни один продавец не зазывал к своему прилавку. Когда они приблизились к фонтану (в Кебине было полно фонтанов), струя дрогнула, опала и иссякла. Кельдерек задался вопросом, кто же так точно рассчитал время и перекрыл ли он фонтан по собственной воле или по чьему-то распоряжению. Потом стал гадать, сколько еще осталось до восточных ворот, что будет, когда они наконец дойдут до них, и какие приказы отдаст капитан. На щеке солдата, шагавшего рядом с ним, белел длинный шрам, и Кельдерек подумал: «Если я наступлю вон на тот камень правой ногой, значит он получил шрам в бою. А если левой — значит в пьяной драке».

Однако никакие посторонние мысли не помогали отвлечься от ужаса, который внушало гробовое молчание людей и полные ненависти взгляды. Если Кельдереку не мерещилось со страху, в толпе нарастало напряжение, напоминающее предгрозовое. «Нам надо добраться до ворот, — пробормотал он. — Любой ценой, владыка Шардик, нам надо добраться дотуда, пока не грянула гроза».

Прямо перед лицом Кельдерека кружился рой мух, вспугнутых с кучи потрохов, лежавшей посреди дороги. На память пришли мухи гилон с прозрачным тельцем, тучами висевшие в тростниковых зарослях по берегам Тельтеарны. «Я превратился в муху гилон… их взгляды проходят сквозь меня… пронизывают насквозь… и встречаются со взглядами, смотрящими сквозь меня с другой стороны. Кости мои превращаются в воду. Сейчас я упаду».

Пришел он, темной ночью он пришел,

Когда над миром тишина лежала.

Меч глубоко в меня проник,

Уже не стать мне прежней.

Сенандрил на кора, сенандрил на ро.

Блуждающие мысли Кельдерека — точно мысли брошенного ребенка, постоянно вспоминающего о своем горе, — вернулись к словам Эллерота, произнесенным в саду.

«Твой медведь умирает, Крендрик…»

— Заткнись и шагай молча, — процедил сквозь зубы офицер.

Кельдерек и не сознавал, что говорит вслух. Неожиданный порыв ветра взвихрил густое облако пыли, но ни один из многих сотен людей вокруг, казалось, даже не прищурился. Дорога круто пошла вверх, и Кельдерек подался вперед всем телом и опустил голову, упершись глазами в землю и тяжело переставляя ноги, точно вол, тянущий в гору груженую подводу. Они уже покидали рыночную площадь, но мертвая тишина за спиной сковывала движения и влекла назад, как злые чары. Взгляды тысяч глаз ложились на него страшным бременем, которое не дотащить до восточных ворот, как ни тужься. Кельдерек сбился с шага, оступился и пошатнулся назад, наталкиваясь на капитана, следующего за ним по пятам. Обернулся и хрипло прошептал:

— Все, не могу больше.

И тотчас почувствовал, как острие кинжала втыкается в спину чуть выше пояса.

— Что бы там ни приказал саркидский бан, убью не задумываясь, коли толпа попрет на моих людей. Давай шагай!

Внезапно тишину прорезал детский плач — так в кромешной темноте вдруг вспыхивает огонь. Солдаты, которые нерешительно остановились, когда Кельдерек запнулся и покачнулся, а потом сгрудились вокруг него и капитана, разом встрепенулись, будто услышав боевую трубу, и повернули головы на звук. Девчушка лет пяти-шести, перебегавшая дорогу прямо перед ними, споткнулась, растянулась плашмя и теперь лежала в пыли, громко плача не столько от боли, сколько от страха при виде угрюмых мужчин, стоявших над ней. Какая-то женщина быстро выступила из толпы, подхватила девочку с земли и унесла прочь; голос ее, утешающий и успокаивающий ребенка, еще долго разносился в тишине.

Кельдерек поднял голову и вдохнул полной грудью. Неожиданный звук разорвал незримую, страшную паутину молчания, в которой он, подобно мухе, обмотанной липкой нитью, почти потерял волю к борьбе. Как вода бурно устремляется в сухую ремонтную канаву при разрушении земляной перемычки между ней и рекой и поднимает починенную лодку, возвращая обратно в родную стихию, — так звук детского голоса вернул Кельдереку страстное желание и твердую решимость выдержать все испытания и выжить во что бы то ни стало. Ему оставили жизнь — не важно почему; чем скорее он уберется из этого города, тем лучше. Если все здесь ненавидят его — что ж, он просто уйдет, и все.

Без дальнейших слов Кельдерек снова двинулся вверх по склону, с трудом переставляя ноги, глубоко взрывая пятками мягкий песок. Толпа теперь наседала с обеих сторон; солдаты отгоняли людей древками копий, капитан орал: «Назад! Назад! А ну, расступитесь!» Ни на что не обращая внимания, Кельдерек завернул за угол на вершине возвышенности — и оказался перед воротной башней. Ворота были отворены, и стражники уже выстроились по бокам от них, готовые преградить путь всякому, кто вознамерится последовать за конвойным отрядом за пределы города. Они с топотом прошли под гулкой каменной аркой, и через несколько мгновений Кельдерек услышал позади скрежет закрываемых ворот и лязг засовов.

— Не останавливайся! — рыкнул капитан, по-прежнему шагавший вплотную за ним.

Спустившись с поросшего деревьями холма, они подошли к каменистому броду через реку, стекавшую с лесистых холмов слева. Здесь солдаты, не дожидаясь приказов, рассыпались в стороны — одни сразу повалились на траву, другие опускались на колени у кромки воды, чтобы напиться. Офицер грубо схватил Кельдерека за плечо и развернул лицом к себе:

— Это Врако, граница провинции Кебин, как тебе, вероятно, известно. По приказу бана восточные ворота города будут закрыты еще час, а я буду какое-то время перекрывать брод. Ты переправишься здесь на другой берег, а потом можешь идти куда захочешь. — Он сделал паузу. — И еще одно. Если армия получит приказ патрулировать территорию к востоку от Врако, мы будем разыскивать тебя, и во второй раз тебе уже не спастись.

Он кивком дал понять, что разговор закончен, и Кельдерек устало побрел через брод, слыша за спиной злобные проклятия солдат; один из них швырнул в него камень, ударивший в валун рядом с коленом.

В Бекле Кельдерек слышал о местности к востоку от Кебина — «помойке империи», как выразился о ней один из провинциальных губернаторов, — провинции без поместий и правительства, без доходов и без единого крупного города. В тринадцати лигах ниже по течению от Ортельги Тельтеарна круто поворачивала и дальше текла на юг, мимо восточной оконечности Гельтских гор. К югу от гор и к западу от Тельтеарны простиралась глухая местность с лесистыми грядами и увалами, топкими болотами, ручьями и дремучими чащами, без дорог и селений, если не считать нескольких деревушек, чьи обитатели питались рыбой, мясом полудиких свиней и скудными плодами земли. Многие беглецы и преступники бесследно скрывались в этих пустынных краях. В Бекле ходило выражение: «Убил бы гада, да в Зерай не хочется». Непослушным сорванцам матери в сердцах говорили: «Ты закончишь в Зерае». По слухам, из этого уединенного не городка даже, а местечка, расположенного там, где Тельтеарна сужалась до пятисот шагов, любого человека, способного заплатить за услугу, переправляли на восточный берег без лишних вопросов. В былые дни даже северная охранная армия никогда не продвигалась на восток дальше Кебина, и ни один сборщик налогов или налоговый чиновник не пересекал Врако, страшась за свою жизнь. Такой была местность, куда теперь вступил Кельдерек и где он, по милости Эллерота, мог оставаться в живых столько времени, сколько сумеет.