конце лета 1825 г. император повез больную жену в Таганрог, больше ни брат, ни сестра не видели его и Елизавету Алексеевну живыми.

Решив первоочередные задачи, связанные с подавлением бунта на Сенатской площади, новый император практически сразу же утвердил Ливена на посту официального представителя Российской империи в Лондоне, пожаловал ему княжеский титул и пригласил в Петербург. Дарья Христофоровна на этот раз осталась в Лондоне и писала оттуда брату: «Я в восторге от всего того, что ты мне пишешь об императоре, он уже пользуется за границей выдающейся славой. Принимая во внимание, как трудно упрочивается слава вообще, можно подумать, что он царствует уже лет двадцать, такое составилось о нем громкое мнение. Европа признала за ним ум, твердость характера и справедливость, это сделало его credo (заслуживающим доверия. — Е. П.)».

Более того, в это время новый император оказался любимцем Афины — богини справедливой войны, и Ники — богини победы. 20 октября 1827 г. флот России, Англии и Франции уничтожил эскадру, снаряженную Турцией и Египтом. Дарья Христофоровна пишет брату по этому поводу: «Да здравствует Наварино! Мы в восторге, английское правительство несколько напугано, а французское недовольно. Что касается Австрии, то, само собою разумеется, она взбешена и взволнована. Английская публика кичится этим делом; потопление и сожжение судов и убийства — во вкусе англичан. Народ не задумывается о причинах этого события. Оппозиция выражает неудовольствие и спрашивает: по какому праву это сделано. “Мы играем в руку России, которая одна извлечет из этого выгоду, — говорит она, — наши министры неспособны, мы думаем, что Россия проведет их”. Другие говорят: “Мы хотели бы знать, по крайней мере, что достанется на нашу долю. Для Англии безумие сражаться из-за чувств; что нам греки? Турки всегда были нашими верными союзниками”».

Лидеру оппозиции, критиковавшему Россию, княгиня заявила (хотя, надо думать, в более вежливых словах, чем те, которые она приводит в письме брату): «…вы не можете помешать нашему могуществу; примкните же к нам, выказав полное доверие к прямоте императора; это — струна, на которой вы всегда можете играть с успехом; поэтому нет повода к боязни».

В самом деле, выступая против Турции как явного и очевидного врага, Россия существенно усиливала свое влияние на Балканах, а значит, речь шла о «выигрыше темпа» в скрытом конфликте с Англией в «восточном вопросе», конкретно — в вопросе о независимости Греции.

После Наваринского сражения Турция, в нарушение обязательств по Аккерманской конвенции, закрыла Босфор и стала задерживать русские суда. В ответ Россия приказала своим войскам 14 (26) апреля 1828 г. выдвигаться из Бессарабии в пределы Порты, объявив ей войну.

Военные действия шли в Закавказье и на Балканах, русская армия планировала наступать через Дунай на Адрианополь и Константинополь. В течение 1828 г. русские войска вошли в Молдавию и Валахию, овладели нижним течением Дуная, крепостью Варна, в следующем году — заняли Адрианополь. На Кавказе русские войскам отразили наступления турок на Карс и Баязет, овладели Эрзерумом и начали наступление на Трапезунд, правда, заплатив за этот успех 15 000 жизней. Османская империя потерпела поражение, и скоро Россия уже могла диктовать условия мирного договора с позиций силы, проявляя при этом милосердие победителя.

В 1829 г. А.Х. Бенкендорф вместе с Николаем и Александрой Федоровной посетил Пруссию. После отъезда императора по его приказу он проводит переговоры с прусским правительством: «Император мог остаться только на шесть дней, но хотел успеть провести переговоры с прусским правительством по поводу турецких дел, которые исключительно и столь живо волновали всю европейскую дипломатию. Он поручил мне обсудить их с графом Бернсторфом, которого мучительная болезнь, к несчастью, удерживала дома. Я нашел его крайне пораженным завоевательными планами, приписываемыми политике императора, в которых его, как и другие европейские правительства, пытались убедить. Его пугало возможное вскоре падение оттоманского правительства, и он увидел в моем решительном отрицании только постороннее влияние, утвердившее его опасения. После того как я напомнил ему уже известные причины, в соответствии с которыми Порта сама вынудила императора начать эту войну, которая признавалась неизбежной даже императором Александром, столь умеренным и столь приверженным к сохранению мира, я перечислил ему все те трудности, с которыми встретились наши представители на Аккерманском конгрессе. Они стремились отсрочить разрыв, которого император опасался как в связи с продолжавшейся войной с Персией, так и с нуждами нового царствования, первый день которого был ознаменован бунтом и неисчислимыми трудностями.

Я ему заявил, что именно европейские правительства и он сам является одним из первых, кто вынуждает императора применить более значительные силы тем, что пытаются помешать ему и внушить Порте надежды на свое посредничество. Такое поведение вынуждает императора вести войну с большим ожесточением. Если военная кампания этого года не приведет к полному успеху, то в следующем году император лично будет руководить войсками, а за ним, если потребуется, пойдет вся Россия. Империя сгорает от нетерпения показать Европе, что она не боится угроз и что она готова все принести в жертву ради славы своего оружия и своего молодого государя.

Наконец, я заявил о том, что Европа своими интригами лишь приблизит наши армии к Константинополю и спровоцирует падение Турции, в сохранении которой заинтересована и Европа, и мы сами. <…>

Я добавил, что наш приезд сюда предоставляет Пруссии возможность сыграть роль миротворца. В качестве доброй услуги тестя своему зятю, в чьей умеренности и справедливости он уверен, король может сообщить в Константинополь о наших мирных намерениях. Также это будет доказательством заботы короля. О своем друге султане. Такой шаг, не будучи актом посредничества, соответствовал бы интересам Турции, России и всей Европы, которая хочет мира, в то же время был бы очень выгоден Пруссии.

Эта мысль понравилась министру, он сказал мне, что безотлагательно сообщит о ней королю и что теперь он верит в искренность моих слов и в желание императора на умеренных условиях закончить эту войну, которая столь сильно поколебала политическое равновесие в Европе. Император и король были довольны этим разговором. Последний приказал прусскому генералу Мюффлингу немедленно отправиться для передачи султану миролюбивых советов, основанных на мудрых и умеренных убеждениях императора».

Победа подняла престиж молодого императора. Дарья Христофоровна в письме брату передает такое высказывание Талейрана: «Император Александр хотел проявить свою власть — это не всегда удобно. Император Николай показывает кулак — это гораздо действительнее».

А через год всю Европу потрясла Июльская революция во Франции, когда вновь посаженные Александром I на трон Бурбоны снова свергнуты и престол занял представитель боковой ветви, но все же потомок французских королей Луи-Филипп