— Жарища какая. Красавица, водица у тебя найдется? Страсть, как пить охота.

— Чаю хотите? — спросила Ксюша. — У нас чай от завтрака остался, холодный, правда.

— С превеликим удовольствием выпью.

Ксюша принесла кружку чаю, и Егор Саввич стал с жадностью пить, расплескивая на бороду.

— Пойду я, — сказал, вытирая толстые губы рукавом. — Бывайте здоровы.

— Спешное дело? — губы Виноградова кривила еле заметная улыбка, а глаза смотрели холодно и внимательно. — Оставайтесь обедать. Никита Гаврилович со Степаном Дорофеевичем скоро придут. Они на Безымянной.

— Благодарствую. С удовольствием бы остался, да мне ведь сегодня же и домой попасть надо. Так, может, наказ какой передадите? Прислать чего, может?

— У нас все есть, а Майскому я только что отправил письмо. На Холодный-то вы зачем едете?

— Сестра там у меня сродная. Прихворнула старуха, навестить просила.

— Тогда не смею задерживать.

Сыромолотов оглядывался, ища фуражку, забыв, что потерял ее, когда бежал к лужайке.

— Так я пойду. Кланяйтесь от меня Степану Дорофеевичу с племянничком.

— Непременно, непременно.

Егор Саввич повернулся и пошел, слегка раскачиваясь, похожий на медведя, вылезшего из берлоги. Опираясь на черенок лопаты, Виноградов провожал взглядом его широкую спину.

— Вот артист! — ухмыльнулся Сашка, повернув веселое, все в веснушках, лицо к инженеру. Он недолюбливал старшего конюха. — Напужать, говорит, хотел. А чего нас пужать-то? Мы не пужливые.

— Артист, — согласился Виктор Афанасьевич. — Талантливый. Ехал на Холодный, а завернул к нам. Давай, Сашок, поковыряем еще немного.

И он с силой вонзил лопату в мягкую, податливую землю.

А Егор Саввич, уйдя за деревья, обернулся и, подняв кулаки, в бессильной ярости погрозил тем, кто работал на лужайке.

— Воры! Сволочи! Голодранцы проклятые. Ну, погодите! Мое, мое золото. Из рук вырвали. Пуд!.. Ах вы… — он нехорошо и длинно выругался. Пошел дальше, бормоча угрозы и проклятия, задыхаясь от злобы и сознания собственного бессилия.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Черная, поблескивающая лаком эмка затормозила у здания горкома партии. Серый шлейф пыли, поднятый колесами, медленно оседал на дороге.

— Подожди меня здесь, Паша, — Майский надавил на никелированную ручку, и она опустилась, мягко щелкнув замком. Дверца распахнулась. — Я постараюсь не задерживаться.

Шофер Паша Ильин кивнул.

— Вы не торопитесь, товарищ директор. Я пока машину оботру да мотор посмотрю.

Александр Васильевич поднялся по широким гранитным ступеням. В просторном вестибюле было прохладно.

Темно-красная ковровая дорожка заглушала шаги. Вдоль всего коридора на большом расстоянии одна от другой были видны обтянутые черным дерматином высокие двустворчатые двери с массивными бронзовыми ручками. На каждой двери одна-две таблички с фамилиями работников комитета партии: заведующих отделами, инструкторов, секретарей.

Он еще не дошел до первого секретаря, как дверь его кабинета открылась, и оттуда стали выходить люди, переговариваясь и закуривая. Видимо, только что кончилось какое-то совещание. Александр Васильевич подошел к девушке, быстро печатавшей на машинке, намереваясь узнать, может ли его принять сейчас первый секретарь, и увидел Земцова. Он разговаривал с человеком в полувоенной форме. Петр Васильевич тоже увидел директора прииска и приветливо кивнул.

— Заходите, Александр Васильевич, я сейчас.

Из приемной Майский прошел в кабинет — большой, с высоким потолком и высокими окнами, сейчас настежь распахнутыми.

— Вот я и освободился, — сказал, входя, Земцов и плотно прикрыл дверь. — Здравствуйте, Александр Васильевич, рад вас видеть.

— И я тоже, — Майский почувствовал крепкое, энергичное пожатие. — Честно говоря, соскучился. Давно мы не виделись.

— Да, давненько. Все собираюсь к вам в Зареченск, но не выберу времени. И не только по делам, но и взглянуть на вашу дочурку, на Елену Васильевну. Да еще мечтаю порыбачить. Говорят, в Черемуховке нынче рыба хорошо ловится… Ваша машина? — Земцов кивнул на окно, из которого была видна эмка. Паша старательно обтирал ее тряпкой.

— Премия, — не мог удержать улыбки Майский. — Обкатываю… Вот рискнул до Златогорска добраться. Два часа весь путь.

— Хорошая машина. И что радостно — наша, отечественная. А давно ли на фордиках ездили. Теперь вот свои делаем и не хуже, а даже лучше. Растем, крепнем, догоняем капиталистические страны. И скоро перегоним. А кое в чем уже перегнали. Так премия, говорите?

— Да. Не знаю за что, работаю не больше того, что положено.

— Будто бы? А я знаю: за отличную, добросовестную работу, за то, что Зареченский прииск из месяца в месяц перевыполняет план. Наконец, за разведывание и эксплуатацию новых участков. И это правильно. Надолго к нам?

— Хотел сегодня же вернуться. Вот повидаю Громова, есть к нему кое-какие вопросы. Как думаете, сможет он меня сегодня принять?

— Вы не обедали? — словно не слыша вопроса, прервал Земцов. — Нет? Отлично. Пообедаем вместе, у меня. Там и поговорим. Сразу два дела сделаем.

— Но… — начал было Майский и умолк, увидев, что секретарь горкома, не слушая его, набирает номер телефона.

— Поля? Да-да, еду обедать. И везу с собой гостя. Накрывай на троих. Какого гостя? Не пугайся. Будешь рада. Нет, я не скрытничаю, просто хочу сделать тебе сюрприз. Конечно, конечно, без этого нельзя. Сейчас выезжаем.

Положив трубку, Петр Васильевич устало улыбнулся. Майский уже успел заметить, что со дня их последней встречи он сильно изменился: постарел, короткие, ежиком, волосы совсем побелели, прибавилось морщин, и только глаза оставались прежними: умные, проницательные, молодо блестящие.

— Отказаться вам теперь нельзя, Александр Васильевич, Полина Викентьевна ждет. Не захотите же вы ее обидеть.

— Я с удовольствием повидаю Полину Викентьевну, но если Громов…

— Тогда поехали, — Земцов снял с вешалки белую фуражку с большим прямым козырьком и открыл дверь. — Лиза, я буду через час. Пожалуйста, отпечатайте вот это и это в первую очередь.

Увидев Майского и Земцова, Паша нажал на стартер, и машина сразу же завелась. Директор и секретарь горкома сели рядом на заднее сиденье. Петр Васильевич сказал:

— Город знаете? Поезжайте прямо по Рабоче-Крестьянской, а там, где церковь виднеется, поверните налево. Тут недалеко, — и добавил, адресуясь уже к Майскому: — Жара-то какая, словно в Крыму.

— Припекает, — согласился Александр Васильевич. Он думал о том, почему Земцов избегает разговора о Громове. Дважды спросил о начальнике треста и дважды не получил ответа. Что бы это значило? И вообще Петр Васильевич сегодня какой-то не такой. Или показалось? Нет, не показалось. Вот и сейчас на лице озабоченность, молчит.

Через пять минут они подъехали к дому Земцова.

— И вы, молодой человек, пойдемте с нами, — сказал Петр Васильевич Паше. — Будем обедать.

— Спасибо, — поблагодарил парень, — только, если разрешите, я к Сашке съезжу, повидать охота.

— У него здесь брат родной в техникуме учится, — пояснил Майский. — Сейчас сдает экзамены. Не видались они давно.

— Если так,