тюки, ящики, сваленные в кучу кайла и лопаты, угасшее кострище, над которым на рогульках висело большое закопченное ведро. У входа в первую палатку сидела на ящике женщина в белом, низко надвинутом на глаза платке. Толстая русая коса свешивалась через плечо на грудь. Что делала женщина, Сыромолотов разглядеть не мог, не видел он и ее лица. У Егора Саввича начали трястись руки. Почти вся лужайка была перекопана. Свежеразвороченная земля там и тут чернела на желто-зеленой траве. Возле одной земляной кучи, как раз там, где когда-то Сыромолотов поднял первые самородки, стояли два обнаженных до пояса человека. Их загорелые спины лоснились от пота, будто смазанные маслом. Стоя в яме, они выбрасывали лопатами комья влажной земли. Егор Саввич вгляделся и узнал Сашку Ильина, другим был сам инженер Виноградов.

Не соображая, что делает, ничего не видя от злобы, кроме этих двух лоснящихся спин, Сыромолотов тяжело побежал на лужайку, не обращая внимания на хватающие за одежду сучки и бьющие по лицу ветки. С хриплым криком он ошалело выскочил на лужайку, упал на свежевырытую землю, широко раскинув руки.

— Не дам! Мое золото!

Виноградов и Сашка удивленно повернулись к нему. Лопаты, полные земли, замерли в их руках. Испуганно вскочила Ксюша, выронив нож и наполовину очищенную картофелину. Виктор Афанасьевич отбросил лопату, шагнул к распростертому на земле человеку, резко спросил:

— Кто вы? Встаньте!

— Не дам! Не дам! — вопил Сыромолотов, судорожно хватая комья земли и торопливо разминая их толстыми пальцами. — Мое, мое золото! Я первый, первый нашел. А вы — опосля…

— Кто вы? — еще резче спросил инженер, вылезая из ямы. — Встаньте, любезный, вам говорят.

— Мое, мое, — твердил, задыхаясь, старший конюх, ползая возле ямы и не обращая внимания на Виноградова. — Я же первый тут был, первый…

Сашка с интересом и немного боязливо разглядывал ползающего человека.

— Да это же дядя Егор! Вы чего, дядя Егор?

— Ну да, дядя Егор. А тебе что? Чего уставился? — зло ответил Сыромолотов, поднимая выпачканное землей лицо.

Теперь и Виноградов узнал старшего конюха.

— Егор Саввич! Ничего не понимаю. Как вы сюда попали? И, простите за нескромность, какого черта вам здесь надо?

Сыромолотов тупо посмотрел на геолога. Видимо, он не понял его слов и снова забормотал, но уже тише:

— Мое золото! Не дам! Ишь, какие, на готовенькое пришли.

— Ваше золото? Очень интересно, — Виктор Афанасьевич подмигнул Сашке и, присев на корточки перед старшим конюхом, заботливо переспросил: — Значит, ваше золото? А мы-то и не знали. Но с каких это пор оно стало вашим?

Егор Саввич сел, в глазах появилось осмысленное выражение. Он понял, в какое глупое положение попал, и что нелепым поступком выдает себя. На лице появилось что-то похожее на улыбку. Он вдруг заливисто расхохотался.

— А ловко… ха-ха-ха… Ловко я тебя напугал, Виктор Афанасьич, а? Ха-ха-ха…

— Напугал? — инженер смотрел на перепачканные землей лицо и руки старшего конюха. — Да, действительно, я здорово испугался, все еще не могу прийти в себя. Но поступок ваш довольно странный. Не можете ли вы его объяснить?

Ксюша со стороны наблюдала за разыгравшейся сценой. Встретив взгляд мужа, она незаметно постукала пальцем себя по лбу. Он понял ее и кивнул.

— А чего объяснять-то? — Сыромолотов окончательно пришел в себя. — Все просто. На Холодный поехал я, а перед тем как поехать-то, повстречал Пашку, посыльного вашего. Он и сказал, что здесь вы робите, что пофартило вам. Золото будто богатимое тут, самородки так из земли и прут.

Виноградов кивнул и стал закуривать.

— Так вот, узнал я про это, и надумал спектакль такой разыграть, пугнуть вас для смеху. Скучно вам в тайге-то, дай, думаю, повеселю.

— Минутку, Егор Саввич, это вы хорошо придумали — повеселить нас. Правда, у нас тут ни кино, ни театра. Спасибо за представление. Только я одного не пойму: дорога на Холодный в стороне лежит. Как же вы сюда попали?

— Нарочно крюк сделал. Эка важность лишний десяток верст. А заодно, думаю, узнаю, не надо ли вам чего.

— М-да… Ну, спасибо вам, Егор Саввич, и за спектакль, и за внимание. А я увидал вас и нехорошо подумал: что за бешеный из лесу выбежал или того… — Виноградов постучал пальцем по лбу.

— Сумасшедший? — догадался старший конюх и опять раскатился смехом. — За сумасшедшего, значит, приняли? А я таким и желал представиться.

Сыромолотов смеялся, всем видом показывая, что ему хорошо и весело, хотя на сердце скребли кошки и с удовольствием он придушил бы и Виноградова, и Сашку и даже Ксюшу.

— Талант у вас, Егор Саввич, талант, — инженер жадно затягивался дымом папиросы. — Можно сказать, артист вы. В клубном бы кружке вам играть, а?

— Да что вы, Виктор Афанасьич, я ведь так, для шутки. Какой из меня артист.

— Скромничаете. А где же лошадь-то оставили?

— Тут неподалеку. Закурить нет ли?

— Вот, пожалуйста, — инженер протянул пачку «Наша марка». — А вы давно курить стали?

— Не курю я, так, балуюсь иногда.

Виноградов бросил окурок, вдавив его по таежной привычке сапогом в землю.

— Нам работать надо, Егор Саввич, дело не велит стоять.

— Как же, я понимаю, — Сыромолотов встал, стряхивая приставшую к одежде землю. — А верно, что золото тут богатое? И самородки будто?

— Верно. Очень перспективный участок, — серьезно ответил инженер. — Мне такой еще не встречался. Вот вы насчет самородков заговорили. А мы тут копали в одном месте и на скелет человеческий наткнулись. Череп проломлен…

Сыромолотов закашлялся, папироса выпала из задрожавших пальцев.

— Бог с вами, Виктор Афанасьич, какие страсти рассказываете.

— Нет, в самом деле, человека здесь кто-то убил да и закопал. Побывал кто-то до нас… А я думал нервы у вас крепкие. Ну, не буду, не буду.

— Почему же, хоть и жутко, а интересно. Шкелет, значит, вместо самородков-то?

— Скелет, — подтвердил Виноградов. — Но вы дальше послушайте. Нам в том месте необходимо было продолжать копать. Перенесли мы останки вон туда, к пригорку, захоронили, а там, где лежал этот несчастный, один за другим самородки стали попадаться. Некрупные, правда. Будто нарочно кто могилу ему золотом выстелил.

Старший конюх, бледный от волнения, молча смотрел на инженера, а в уши било одно слово: золото, золото, золото.

— Больше пуда сразу взяли самородков, — продолжал Виктор Афанасьевич. — Убил кто-то беднягу, да и заставил мертвого золото стеречь, — он пристально посмотрел на Сыромолотова и медленно повторил: — Убил и заставил золото стеречь…

У Егора Саввича пересохло в горле. «Всех бы вас поубивать, окаянных. Из рук золото вырвали. Сразу пуд… А сколько его еще тут, в земле-то. И ведь мое, мое золото.