И не только он творил в Твердыне новые чудеса. Одеяла и покровы для тела, придуманные Искусницей, навели Пантеон на мысль о ткани еще тоньше, на которую перьями можно наносить знаки – надо только изготовить черный состав из некоторых плодов и коры определенного дерева. Все пошло в ход – мастерство Искусницы, перья Теплых Крыльев и умение Самозваны найти нужные растения для бумаги и чернил. Долговзора и Самозвана путешествовали по Земле, составляли ее карты, зарисовывали горы и реки. Всеговор и Седобород придумали систему письменности и начали записывать историю Земли, насколько помнили. Они обучили этим искусствам некоторые городские души, среди которых особым талантом выделялась женщина, получившая имя Пест.

В разгар лета Ждод покинул Твердыню, неся сделанную Делатором птицу. Он надеялся, что Весенний Родник сумеет вдохнуть в нее жизнь. Однако прежде он облетел всю Землю, взмывая высоко в поиске душ, вселившихся в ее ветра, и спускаясь к побережью, дабы разыскать дикие океанские души. Каждой он сообщал, что несколько месяцев спустя, когда в Саду соберут яблоки, будет пир, на который ждут всех.

Когда последняя дикая душа – она обитала в восточном море, там, где оно бьется о большую скалу, – получила его приглашение, Ждод пролетел над рекой и по ее ветвлениям достиг Леса, а там, двигаясь вверх по ручью, разыскал обитель Весеннего Родника. Сама Весенний Родник вроде бы нисколько не изменилась и все же была иной. Довольно скоро он понял, в чем дело: она, как и предсказывала, создавала две новые души. Однако столь великий труд требовал куда большего времени. В пчелу она вдохнула мысль за считаные мгновения, теперь ей предстояла работа на добрую часть года.

Ждод оробело вложил ей в ладони творение Делатора. Покуда она разглядывала птицу и гладила перышки, он сказал:

– Знай я, что ты занята столь великим делом, не стал бы тревожить тебя такой безделицей.

– Напротив, – ответила Весенний Родник. – Труд по созданию новых душ дал мне силу, которой у меня не было прежде, и то, что раньше не получалось, теперь легко.

Птица сама собой захлопала крыльями, взлетела – поначалу неуклюже, но вскоре уже запорхала с изяществом Самозваны.

– Птица – доброе дело, – молвила Весенний Родник. – Однако пока ты ее изобретал, городские души тоже время даром не теряли. Думаю, тебе стоит расправить крылья, взлететь повыше и глянуть в их сторону.

Ждода обеспокоили ее слова. Он взлетел на башню Долговзоры, сел на крышу и посмотрел на город. В его отсутствие там произошли разительные перемены. Раньше здание, возводимое душами в Сквере, было приземистым, чуть выше башенки в центре, и места занимало немного. Теперь его фундамент захватил весь Сквер, так что не осталось ни травинки, ни цветочка, и даже расползся по улицам туда, где прежде стояли дома. Такой большой фундамент потребовался для того, что стояло выше: башни, которая показалась Ждоду уродливым подобием башенки-украшения, воздвигнутой тут изначально. Ибо, даже незавершенная, она имела примерно ту же форму. И, как понял он, присмотревшись, то же назначение, только не пчелы роились и гудели вокруг, а души.

Фундамент башни был сложен из дерева и обломков камня. Когда их запасы исчерпались, души-строители взяли пример у шершней, которые лепят гнезда из глины и сушат ее на солнце. Так они воздвигли много этажей, и башня высотой почти сравнялась с Дворцом. Переняли они и способ, каким строят пчелы и шершни. Поначалу слои укладывали один на другой, но чем выше, тем больше башня напоминала восковые соты или глиняное гнездо на дереве: извилистые переходы и ячейки, куда могут вселяться души. Даже издалека был слышен согласный гул множества душ. Как будто привычка подражать языку пчел, дивившая Всеговора, вытеснила слова и отняла у них способность говорить. Ни намека на мелодию или ритм не сквозило в этом гудении, словно музыку они тоже позабыли.

– Это весьма значительные перемены, – проговорил Ждод. – Мне удивительно, что никто из Дворца не слетал в Твердыню и не поставил меня в известность.

– Все шло медленно и ускорилось лишь в последние дни, – ответила Долговзора. – Самозвана полетела к тебе, но ей сказали, ты отправился в далекое путешествие. За это время Башня выросла больше чем вдвое. Гудение слышно круглые сутки, ибо эти души уже не расходятся по домам, а сидят в мириадах ячеек Башни и сплетают голоса в чудно́й песне. И ауры у них тоже сплетены.

– Я поразмыслю об этом, – молвил Ждод, – но прежде подниму холм и Дворец выше. Негоже той Башне быть вровень с моей обителью, ибо я для совершенствования Земли нуждаюсь в тишине и покое.

Затем он разыскал западный ветер, часто приносивший тучи и ливни. Ветер окутал холм и Дворец яростной бурей. За ее покровом Ждод поднял холм вдвое, а заодно сделал стены и башни еще выше. Впрочем, когда утром прояснилось, он увидел, что не вполне добился желаемого; дождь не размыл верхнюю часть Башни, а за ночь души еще продвинулись в строительстве.

– Как может глиняная Башня достичь такой высоты и устоять перед бурей? – спросил Ждод у Седоборода.

Тот ответил:

– Не только из глины сделана она. Как пчелы, строя ульи, выдавливают воск, так души вкладывают часть себя в вещество Башни, вплетают в нее свою ауру. Покуда Башня связана единением душ и общим пчелиным гулом, она будет стоять и расти.

– Что их побуждает? Да, я сказал им не убивать пчел, а брать за образец, но не могли же они понять меня столь превратно.

– Они души, как и ты, Ждод, и подвержены той же тоске, что понудила тебя сотворить Землю. Однако они не способны лепить мир, подобно тебе, и вынуждены обходиться жалкими возможностями своих форм.

Ждод полетел в Город и некоторое время кружил у Башни, заглядывая в ее извилистые глиняные ходы, где те были открыты взгляду, чувствуя сквозь глиняные стены гул множества душ. Звук становился то тише, то громче, и перепады его распространялись вверх и вниз. Ждод угадывал взаимное удовольствие, о котором возвестила Теплые Крылья и которое изведали почти все члены Пантеона. Но те предавались ему попарно, а здешние души – все разом.

В ту ночь Ждод призвал не только западный ветер, но и три других. Средь бушующего урагана он поднял холм и Дворец еще выше и думал, что утром остатки Башни будут далеко внизу. Однако, когда буря начала затихать, вновь стал различим гул, а утром солнце осветило Башню, еще более высокую, чем накануне.

37

Корваллис иногда вспоминал, как тридцать лет назад Ричард Фортраст выдернул его из программистского отдела Корпорации-9592 на самый верх, непосредственно под свое начало. Корваллис задал обычный вопрос о должностных обязанностях. Ричард ответил просто: «Всякая заумь». Отдел кадров такая формулировка не устроила; Ричарду пришлось спуститься на несколько этажей и объяснить подробнее. В памятном импровизированном перформансе посреди эйчаровского опенспейса он сообщил, что рутинную предсказуемую работу можно и нужно передать компьютерам. Если компьютеры с ней не справятся, надо аутсорсить ее людям в далеких краях. Если она чересчур сложна или секретна для аутсорсинга, «вы, ребята» (имелись в виду эйчары) должны нашинковать ее на задачи, соответствующие должностным обязанностям, и объявить о них на рынке вакансий. Над этим всем, впрочем, парит недоступная «вам, ребятам» область «всякой зауми». Для компании важно иметь людей, которые таким занимаются. На самом деле гораздо важнее всего остального. Но объяснять «всякую заумь» «вам, ребятам» – все равно что объяснять синий цвет слепому от рождения. Тут на него посыпались срочные сообщения от автора, пишущего для Корпорации-9592. Тот сел на мель у какого-то безлюдного повествовательного берега и нуждался в моральной поддержке, так что обсуждение на этом закончилось. Кто-то написал достаточно расплывчатый перечень обязанностей и придумал название должности, позволяющее платить Корваллису ту высокую зарплату, на которую он был вправе рассчитывать. Все сложилось идеально. Заодно получился смешной рассказ для тех все более редких случаев, когда старые друзья начинали вспоминать Доджа. Правда, история осталась без финала, поскольку Додж так и не успел объяснить, что такое «всякая заумь» и почему она важна. Со временем, впрочем, Корваллис понял, что именно незавершенность – важная составляющая истории.