одинаковыми сексуальными отклонениями, практически не рассматривалась версия об убийце-садисте или сумасшедшем. Между тем академик Бехтерев отмечал, что убийцей мог быть одиночка.

Детектив Кошко считал возможным убийство душевнобольным или сексуальным маньяком. Аналогичные преступления не были редкостью. Не прошло и месяца после завершения процесса над Бейлисом, как в киевском предместье Фастове было обнаружено тело мальчика приблизительно такого же возраста, что и Андрей Ющинский, и также с 13 ранами на шее. К счастью для еврейского населения, убийца был захвачен почти на месте преступления. Им оказался многократно судимый Иван Гончарук. Убийство, как он объяснял, было совершено из мести, но, по всей видимости, главную роль здесь играли садистские мотивы. Такой же преступник (если не сам Гончарук) мог совершить убийство на Лукьяновке.

Департамент полиции оказался втянутым в дело Бейлиса — «полицейскую Цусиму» — из-за политических расчетов, столь же рискованных и авантюристичных, как те расчеты, вследствие которых русская эскадра оказалась у острова Цусима. Продолжая сравнение, можно сказать, что неизбежное поражение вырисовывалось все отчетливее по мере продвижения к Цусиме, точно так же, как неминуемый провал антисемитской кампании становился все яснее по мере приближения судебного процесса. Тем не менее ни адмирал, ведший эскадру, ни сановники, стоявшие у руля государственного корабля, не нашли в себе мужества остановиться. Они надеялись на чудо, но чуда не произошло. Морское сражение унесло тысячи жизней. Приговор киевского суда оправдал одного человека. Однако та и другая Цусима стоили самодержавию значительной части престижа

Раздел V

Закат Департамента полиции

После 1905 г. Департамента полиции почти не коснулись ветры перемен, точно так же как почти не изменилось Третье отделение в эпоху реформ 60–70-х годов XIX в. Противоречия между руководителями тайной полиции зеркально отражали борьбу в правящих сферах.

Если среди министров были государственные деятели, считавшие нелепым говорить о неограниченном самодержавии, то и среди руководителей охранки были люди, понимавшие невозможность применения прежних методов после провозглашения гражданских свобод и создания представительных учреждений.

Им противостояли консерваторы, намеревавшиеся спасать самодержавие при помощи любых, даже самых беззаконных и безнравственных способов. Консерваторы одержали верх над реформаторами как в правительстве, так и в руководстве охранки. По иронии судьбы победителям пришлось в бессильной ярости наблюдать, к каким результатам приводит реальное воплощение неограниченной царской власти, оказавшейся заложницей «темных сил» вокруг трона.

Глава 13

Борьба за охранку

После 1907 г. активность охранки достигла апогея: пухлые папки едва вмещали секретные донесения от действовавших повсюду платных осведомителей. Сопротивление старому режиму росло, и тайная полиция прибегла к массированному внедрению агентов в стан врага с целью посеять в нем разногласия, недоверие и тем самым не допустить объединения входящих в него сил. В 1917 г. данные из полицейских архивов о многолетнем использовании этого метода были оценены в докладе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства как свидетельства преступности самодержавного строя.

Среди полицейских чинов в разоблачительном докладе фигурировали два весьма несхожих между собой человека, занимавших ответственные посты на протяжении последнего десятилетия перед крушением монархии: С.П. Белецкий и В.Ф. Джунковский. Оба пришли в полицию, имея длинные, хотя и разные послужные списки и прямо противоположные взгляды; их разногласия и взаимодействие послужат предметом обсуждения в этих заключительных главах истории политического розыска в царской России.

I

В 1917 г. в своем докладе членам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства следователь И. Иодловский подытожил основные направления деятельности охранки с 1907 г. до ее упразднения в феврале 1917 г. Цитируя директиву за директивой, он документально подкреплял свой вывод о том, что начиная с создания охранных отделений в 1903 г. политическая полиция делала главный упор на использование осведомителей и провокаторов. По его мнению, премьер-министр П.А. Столыпин своими циркулярами от 10 февраля 1907 г. и от 19 февраля 1911 г. подтвердил этот переход от преимущественно наружного наблюдения к внедрению секретных агентов. Правда, Иодловский чересчур придирчив к приказам, которые издавались под давлением сложных обстоятельств, однако он наглядно показывает, что двуличие и тайные махинации стали привычным явлением в работе охранки.

Последний директор Департамента полиции А.Т. Васильев (с сентября 1916 по февраль 1917 г.) назвал «наивной» точку зрения следователей Временного правительства (именно таких, как Иодловский), будто в использовании политической полицией платных осведомителей из числа членов «запрещенных политических организаций», которым они гарантировали «неприкосновенность», есть состав преступления и что эти чины следует привлечь к ответственности. Подобные секретные операции были оправданны, утверждал он, приводя банальный, но веский довод в пользу охранки: только так можно было противодействовать заговорщикам, посягавшим на законную власть.

Вот несколько примеров (не все они заимствованы у Иодловского) распоряжений, характерных для периода после 1905 г. и направленных на активизацию той самой секретной работы, которую осудил Иодловский.

Первое относится к июлю 1908 г., когда директор Департамента полиции М.И. Трусевич (1906–1909 гг.) потребовал увеличить численность осведомителей и ускорить разгром подпольных организаций, способствуя радикализации их программ, т. е. провоцируя их на совершение преступных деяний.

В том же году С.Е. Виссарионов (вице-директор Департамента полиции и начальник Особого отдела в 1908–1912 гг.) расширил сферу деятельности своей агентуры на местные государственные учреждения и частные оптовые магазины и склады, где революционеры могли раздобыть оружие. Говоря о психологических преимуществах сплошной слежки, он выразил уверенность, что в результате воцарится взаимное недоверие, «а потому никакая конспирация не может явиться слишком достаточной».

К 1910 г. Н.П. Зуев (директор Департамента полиции в 1909–1912 гг.) уже имел агентов охранки в жандармских подразделениях, несших службу на железных дорогах (т. е. секретные агенты должны были следить за агентами в форме) и в регулярных войсках; кроме того, он избрал для внедрения агентуры литовско-польскую социалистическую партию и панславистское движение. Еще через год Зуев требовал не спускать глаз с «радикальной интеллигенции», которая проявляла склонность к возрождению профессиональных объединений 1905 г. По его мнению, социал-демократы и левые либералы из числа кадетов, преследуя свою политическую выгоду, формировали коалицию для создания мощной оппозиции.

С нарастанием стачечного движения в 1911 г. Виссарионов дал охранке указание еще более расширить агентурную сеть в рабочих организациях, дабы не допустить «полного повторения всех деталей 1905 года», когда организованные группы рабочих и профессиональной интеллигенции объединились в такой широкий фронт, что правительство было вынуждено уступить их требованиям. В июне следующего года директор Департамента полиции С.П. Белецкий (о котором мы скоро поговорим подробно) без обиняков приказал, чтобы в каждом рабочем союзе состоял секретный агент. К сентябрю этот приказ был распространен на все учебные заведения и тюрьмы, к октябрю — на «все оппозиционные и революционно настроенные слои, особенно студентов, крестьян, путейских рабочих, солдат и матросов». В апреле 1913 г. товарищ министра