К вечеру шестого дня мы уже поднялись довольно высоко, и здесь стал слышен непрерывный шум воды. Ее потоки пробивались сквозь узкие долины, падали с обрывов и разбивались о камни, вздымая в воздух туманные облака мелких брызг; вдоль ручьев рос густой мох, похожий на изящное зеленое кружево. Когда мы обогнули какую-то невысокую вершину, я застыла в изумлении: со склона одной из далеких гор рушился водопад, падая дугой с высоты не менее восьмидесяти футов в узкое ущелье внизу.

— Ух ты! — Ян ошеломленно разинул рот. — Может, посмотрим на него немножко, а?

— Да, симпатично выглядит, — согласился Майерс с самодовольным благодушием собственника. — Хотя это и не самый большой водопад из тех, что я видел, но все равно неплох.

Ян повернулся к нему и уставился на Майерса расширенными глазами.

— Неужели еще больше есть?

Майерс рассмеялся, и это был смех настоящего горца — скорее дыхание, чем громкий отчетливый звук.

— Мальчик, да ты вообще еще ничего не видел!

Мы устроились на ночь в пещере рядом с широким, глубоководным ручьем — и в нем водилась форель. Джейми и Ян тут же полезли в воду, твердо решив совершить серьезное нападение на водных обитателей и вооружившись удочками, сооруженными из длинных, гибких ветвей черной ивы.

Я очень надеялась, что им повезет; запасы свежих продуктов у нас уже подходили к концу, хотя оставалось еще много кукурузной муки.

Полина спустилась к ручью и принесла ведро воды; нужно было замесить тесто для кукурузных лепешек. Я пекла их на жестяном листе — такие листы имели при себе все путешественники. Эти лепешки из грубой кукурузной муки были очень вкусными в свежем, горячем виде, и по меньшей мере съедобны на следующий день. Но со временем они становились абсолютно неаппетитными к четвертому дню превращаясь в кучу крошек, весьма похожих на цементные. И тем не менее это был очень удобный продукт, к тому же не склонный плесневеть, и потому более чем популярный среди разного рода бродяг и путников, наряду с вяленой говядиной и соленой свининой.

Природная жизнерадостность Полины слегка угасла, круглое лицо женщины помрачнело. Брови у Полины были такими тонкими, что их почти невозможно было рассмотреть, и из-за этого возникал некий парадоксальный эффект: когда ее лицо пребывало в движении, любое его выражение как бы усиливалось, а когда Полина пребывала в покое, с ее лица исчезало вообще всякое выражение. Она могла бы выглядеть такой же безликой, как мяч, если бы захотела; весьма полезное умение для раба.

Я полагала, что эта ее озабоченность вызвана тем, что нам предстояло провести вместе последнюю ночь. Мы уже добрались до тех мест, где кончалась власть английской короны, мы пересекли границу колонии. Утром Майерс должен был повернуть на север, чтобы повести Полину через перевалы на другую сторону горного хребта, в земли индейцев, чтобы найти место, где она могла бы жить в безопасности.

Круглая голова Полины склонилась над деревянным ведром, короткие пальцы смешивали кукурузную муку с водой и свиным салом. Я сидела на корточках напротив нее, подсовывая тоненькие веточки в слабый, едва начавший разгораться огонь; черный жестяной лист, загодя смазанный жиром, лежал рядом. Майерс отошел в сторонку, чтобы выкурить трубочку; я слышала, как где-то ниже по течению Джейми перекликается с Яном, и негромкий ответный смех.

Уже опустились глубокие сумерки; наше убежище окружали нависшие над нами горы, и тьма, казалось, сползала с них, прячась за стволами деревьев. Я не имела ни малейшего представления о том, в какой местности жила Полина дома, в Африке, и был ли то обычный лес или джунгли, морское побережье или пустыня, — но думала, что в любом случае ее родина вряд ли могла быть похожа на то, что женщина видела сейчас.

О чем она могла размышлять в эту минуту? Ее привезли на этот континент из далекой Африки, продали в рабство; мне казалось, что любое будущее, ожидавшее ее, вряд ли могло быть хуже прошлого. И все же это было неведомое будущее — ведь она отправлялась в места столь безлюдные, столь бескрайние, что в них, казалось, можно просто-напросто раствориться, исчезнуть, не оставив ни малейшего следа. Наш костер выглядел на фоне этих величественных ночных гор как крошечная, едва заметная искра.

Ролло вышел в круг света, бросаемого огнем, и энергично встряхнулся, рассыпав во все стороны фонтаны брызг и заставив костер сердито зашипеть. Ясно было, что зверюга тоже участвовала в рыбной ловле.

— Убирайся отсюда, кошмарная собака! — сказала я. Конечно, Ролло и не подумал уйти; наоборот, он подошел поближе и бесцеремонно обнюхал меня, чтобы удостовериться, что я осталась все той же особой, которую он знал. Потом он отправился к Полине, чтобы проделать ту же операцию.

Ничуть не изменив выражения лица, женщина повернула голову и плюнула точно в глаз собаки. Ролло взвизгнул, попятился и остановился, отчаянно тряся головой и выглядя при этом крайне удивленным. Полина бросила на меня взгляд и усмехнулась, сверкнув белыми зубами.

Я расхохоталась и решила, что тревожиться из-за этой женщины особенно не приходится; тот, кто способен плюнуть в глаз волку, уж наверняка справится и с индейцами, и с дикими горами, и со всем, что там еще встретится ему на пути.

Ведерко уже почти опустело, аккуратные рядки кукурузных лепешек лежали на жестяном листе. Полина обтерла руки пучком травы, наблюдая за желтым кукурузным тестом, начавшим уже шипеть и покрываться коричневой корочкой, по мере того как таял свиной жир. Теплый, вкусный запах поднялся от костра, смешавшись с запахом горящей древесины, и мой живот тихонько забурчал в предвкушении ужина. Огонь разгорелся как следует, аромат готовящейся еды расползался все дальше вокруг, удерживая ночь на приличном расстоянии.

Может быть, именно это казалось Полине родным, знакомым? Может быть, она разжигала костер в джунглях, разгоняя тьму и отпугивая леопардов вместо здешних медведей? Может быть, огонь и люди, сидящие возле него, рождали у нее иллюзию безопасности?

Именно иллюзию, потому что огонь не мог защитить от людей или от той внутренней тьмы, что переполняла эту женщину. Может быть. Я не могла спросить ее об этом. Просто не умела.

* * *

— В жизни не видел такой рыбалки, честное слово! — в четвертый раз повторил Джейми, и по его лицу скользнуло мечтательное выражение. Он разломил форель, обжаренную в кукурузной муке. — Они просто кишат в воде, ведь правда, Ян?

Ян кивнул, и его простоватое лицо точно так же затуманилось мечтой.

— Мой па отдал бы вторую ногу, чтобы такое увидеть! — сказал он. — Они просто сами напрыгивали на крючок, тетя, вот клянусь!

— Индейцы вообще-то не трудятся сооружать удочки с крючками, — вставил Майерс, аккуратно разделывая ножом свою порцию рыбы. — Они ставят такие, знаете, ловушки… корзины, в них заплывает форель. Или просто втыкают в дно ручья несколько шестов и бросают ветки, чтобы задержать рыбу, а сами стоят на камнях с острыми палками в руках и выбрасывают рыбин из воды.