– А мне – острые клыки и когти, – донеслось из саркофага. – Шурк сказала, ты поможешь.

– Уже занимаюсь, Харлест.

– Хочу быть страшным. Это очень важно. Я уже тренируюсь шипеть и рычать.

– Не беспокойся. Страшен будешь до судорог. Ну, мне пора…

– Не так быстро, – перебила Шурк. – Про ограбление болтают?

– Нет. Если поразмыслить, и неудивительно. Исчезает мертвый брат Геруна, и в ту же ночь какой-то великан избивает стражу. Вот и все, что достоверно известно. Кто осмелится войти в охраняемый кабинет?

– Если есть человечину, мясо будет гнить в животе и вонять, да? – встрял Харлест. – Приятно. Запах погибели.

– Чего запах?.. Шурк, они, видимо, не подозревают, что их ограбили. А если бы и знали, то без хозяина шагу бы не сделали.

– Да, наверно. Ладно, не забудь прислать Ублалу Панга. Передай, что я скучаю. По нему и его…

– Передам обязательно. Что-нибудь еще?

– Дай подумать.

Бугг ждал.

– Да, вот, что ты знаешь о гробницах? В этом саркофаге раньше было тело.

– С чего ты взяла?

На него уставились безжизненные глаза.

– Мы чувствуем.

– А…

– Так что ты знаешь?

– Немного. Письмена на двери сделаны на языке вымершего народа форкрул ассейлов. В Опорах их собирательно олицетворяет личность, именуемая Странником. Гробницы принадлежат другому исчезнувшему народу, яггутам, которые отражены у нас в Обители Льда. Двери защищали от их заклятых врагов, т’лан имассов. Имассы неотступно преследовали яггутов, включая тех, кто отказывался от своего места в мире, предпочитая подобие смерти: их души возвращались в Обитель, а плоть оставалась здесь, в таких гробницах. Но имассам и этого было мало. Форкрул ассейлы взяли на себя роль беспристрастных арбитров и в основном ее придерживались. Вот, собственно, и все. – Бугг пожал плечами.

Во время этого монолога Харлест Эберикт медленно приподнялся и теперь во все глаза смотрел на лакея. Шурк Элаль, как свойственно мертвым, не шевелилась. Потом произнесла:

– Еще вопрос.

– Слушаю.

– Нынче везде прислуга так подкована?

– Насколько мне известно, нет. Я за долгие годы нахватался всякой всячины.

– Которой не знают даже ученые? Или ты сочиняешь на ходу?

– До чистого вымысла стараюсь не опускаться.

– И как, удается?

– Не всегда.

– Тебе пора, Бугг.

– Да. Вечером пришлю Ублалу.

– А это обязательно? – встрял Харлест. – Я не извращенец глядеть на…

– Не извращенец? Будет врать-то! – отрезала Шурк.

– Хорошо, я вру. Очень удобная ложь, и я не собираюсь от нее отказываться.

– Удобно не значит эффективно.

– Это ты про свои планы на вечер?

Бугг поднял фонарь и медленно ретировался. Задвинув дверь на место, он отряхнул руки и поднялся в контору. Затем опустил плиту на место и направился с чертежами на новый объект.

Последним приобретением строительной компании Бугга было внушительное здание пансиона для отпрысков богатеньких семей, типичный и крайне популярный образчик школы-тюрьмы. Калечение детских душ прекратилось, когда однажды дождливой весной подвальные стены не выдержали напора грязи вперемешку с мелкими человеческими костями, и во время очередного собрания пол главного актового зала провалился, погребя детей и преподавателей в огромной яме черной тухлой жижи. Добрая треть утонула, причем половину тел так никогда и не извлекли. Причиной объявили строительные дефекты. Разразился скандал.

С тех пор, вот уже пятнадцать лет, здание пустовало и, по слухам, кишело привидениями разъяренных классных надзирателей.

Купить его удалось по весьма скромной цене.

Перво-наперво укрепили грозящие обрушиться верхние этажи, потом занялись подвалом. Когда останки погибших отправили на кладбище, в глине и песке до широкого пласта гравия были пробурены шахты. В них залили цемент и поставили по кругу вертикальные металлические прутья; до половины их высоты слоями засыпали гравий и цемент. Сверху опустили известняковые колонны с выемками для прутьев. Далее строительство пошло по традиционной модели: колонны, контрфорсы, декоративные арки и прочие мало интересовавшие Бугга детали.

Бывшую школу превращали в роскошный особняк, чтобы затем перепродать богатому коммерсанту или аристократу, обделенному вкусом. И те и другие имелись в избытке, посему трудностей с возвратом инвестиций не предвиделось.

Бугг пробыл на стройплощадке недолго, отбиваясь от прорабов, совавших ему на подпись свитки с описанием бесчисленных модификаций и уточнений. Лишь удар колокола спустя ему удалось наконец подшить чертежи и сбежать.

Улица, переходившая в дорогу на каменоломню, была крупной транспортной артерией столицы. Одна из старейших в городе, она шла параллельно каналу. Строения вдоль подтопленной береговой насыпи из гальки, щебня и глины обветшали меньше, чем в других районах. Некоторые насчитывали двести лет и казались почти заграничными – так основательно забылся их архитектурный стиль.

Высокий и узкий Крысий дом втиснулся между массивными каменными зданиями: храмовым архивом и монолитным сердцем гильдии уличных инспекторов. Несколько десятилетий назад одаренный резчик любовно украсил известняковый фасад с двумя колоннами изображениями крыс. В количестве, не поддающемся исчислению. Крысы скачущие, танцующие, развратничающие. Крысы на поле битвы, на отдыхе. Крысы, пирующие мертвыми телами, кишмя кишащие на столах меж дремлющих собак и пьяной прислуги. Картину обрамляли чешуйчатые хвосты, и, когда Бугг поднимался по ступенькам, ему чудилось, будто крысы корчатся и ухмыляются.

Он стряхнул наваждение, помедлил, а затем решительно вошел.

– Сколько, когда началось и как запущено?

Вход в приемную почти полностью преграждал стол из цельного куска серого синецветского мрамора. Он занимал всю комнату, за исключением небольшого пространства справа. По-прежнему не поднимая глаз от амбарной книги, секретарь прибавил:

– Ответь на вопросы, а затем скажи, что и где вы готовы заплатить, и разовый ли это заказ или интересуют ежемесячные посещения. Только имей в виду: долгосрочные контракты мы сейчас не заключаем.

– Нет.

Секретарь отложил перо и поднял голову. Темные глазки подозрительно блестели из-под жестких сросшихся бровей. Перепачканные чернилами пальцы почесали нос, который подергивался, будто секретарь вот-вот чихнет.

– Мы не несем ответственности.

– За что?

– Ни за что. – Он снова занялся носом. – И не принимаем петиций. Если ты за этим, убирайся восвояси.

– Какие петиции?