Я спал в ту ночь урывками. На тюфяке за кроватью ворочался Калпепер. Бывало, мы с ним коротали бессонные ночи за шахматами. Но мной владел смертельный страх, и я не желал ни с кем разговаривать. Поэтому до рассвета мы оба мучились, остро ощущая присутствие друг друга. В некотором смысле каждый оберегал свою независимость.

Я нуждался в помощи и утешении Бога и испытал облегчение только утром, когда настала пора идти к мессе. Быстро завершив туалет, я прошел по галерее к дворцовой часовне. Народу там было мало, по воскресеньям большинство предпочитало выспаться и посетить дневную службу.

Преклонив колени, я излил перед Господом свое смятение. Мысли сумбурно метались в голове, слова путались. На алтаре мирно мерцали свечи, своим чередом шла воскресная служба, и лишь я мучился в безответной тоске, не в силах найти успокоения.

— …и приношу Тебе нашу исполненную радости благодарность за то, что Ты снисходишь до нас, питая духовной пищей всех тех, кто должным образом приобщился к святому таинству…

Из-за церковных дверей донеслись странные звуки. Что там за суматоха? Затем раздался вопль, пронзительный и душераздирающий, как голос банши.

— Нет! Нет!

— …но только ради милосердия Твоего, сподобил насытиться Телом и Кровью Сына Твоего, Спасителя нашего Иисуса Христа. И…

— Генрих! Генрих! Генрих! — трижды выкрикнул ужасный голос мое имя, с каждым разом все слабее и тише.

Я задрожал, несмотря на то что уже принял причастие и стоял в трех шагах от алтаря.

Раздался последний зов, еле слышный.

— …ибо грешному и недостойному слуге Своему Ты ниспослал причащение истинного Тела…

Уж не пригрезилось ли мне?.. Может, только я слышал те леденящие кровь возгласы? Священник бормотал заключительные слова молитвы, и шепот верующих вторил ему.

Когда я покинул церковь, коридор был пуст.

* * *

В тот вечер Тайный совет собрался в резиденции епископа Гардинера в Саутуорке. Я оповестил их о собрании днем, получив от Фицуильяма очередные свидетельства и обвинения. Мне хотелось побыть одному, и под предлогом охоты я решил прогуляться по окрестностям Хэмптона и там отдал распоряжение призвать всех советников в Лондон на чрезвычайное совещание. Это дело надлежало хранить в строгом секрете, поэтому, не возвращаясь во дворец, я отправился к королевскому баркасу на берег Темзы. По Хэмптон-корту уже поползли слухи, и все понимали, что назревают неприятности. По моему приказу Екатерина оставалась в своих покоях.

В великолепно обставленном зале особняка Гардинера передо мной сидели за столом приглашенные члены Совета: лорд-канцлер Одли; довольный и важный Томас Говард, которого срочно вызвали в столицу; секретарь совета Уильям Питри; Брэндон, Кранмер…

Я мысленно перечислил их. Да, все здесь. Я прочистил горло.

— Господа, — начал я, — вас просили явиться сюда в столь неурочное время… — Чуть помедлив, я решительно продолжил: — Дабы обсудить определенные события, злоумышленные обвинения, выдвинутые против королевы.

Я взмахнул документами, подлинными свидетельствами осведомителей.

— Пока мы путешествовали, лорд-архиепископ и члены Совета, в наше отсутствие занимавшиеся государственными делами, — произнес я, кивнув в сторону Кранмера, Одли и Сеймура, — получили сообщение о предполагаемых злодеяниях нашей… супруги. Понимая серьезность данного положения, архиепископ счел уместным ознакомить нас с этими писаниями. Мы провели начальное расследование. И в силу скандального характера подобных обвинений нам с вами придется рассмотреть их, прежде чем передать в суд. Свидетели… обвиняемые будут говорить открыто… и во всеуслышание.

Необычное решение… Мне едва верилось, что я мог сказать такое. С тех пор как началось страшное разбирательство, я жил словно во сне, мне постоянно мерещились жуткие видения.

— Нам предстоит выяснить все подробности, — заявил я. — Первым мы выслушаем Джона Ласселса.

В зал привели пожилого мужчину крайне благообразного вида.

— Назовите ваше имя и звание.

— Я Джон Ласселс, проживающий в Лондоне.

— Род ваших занятий?

— Я понимаю вашу заинтересованность, — возмущенно выпалил он, — поэтому давайте говорить начистоту, не пытаясь ничего скрыть. Да, моя сестра Мэри служила горничной в доме герцогини Норфолк, и я спросил ее, почему она не подыщет себе службу при дворе. Все, кто знал раньше королеву, ходатайствовали о месте в ее свите. Так сделала и Джоан Балмер, которая постоянно писала сестре из Йорка, и Кэтрин Тилни, тоже ставшая королевской камеристкой. Отчего бы и Мэри не быть фрейлиной?

— Продолжайте, — сказал я, постукивая пальцами по столу.

— Сестра ответила: «Я не хочу служить такой королеве. Более того, мне жаль ее». Я спросил почему, и она ответила: «Она вышла замуж, потому что по натуре ветрена, да и поступки ее не лучше».

Я окинул взглядом советников. На их лицах застыло потрясенное выражение.

— Так что же подразумевали ее слова? Вы поинтересовались, что она имела в виду? — отрывисто спросил я.

— Да. И она рассказала, что… — он помялся, его голос вдруг затих, словно кончился завод у механической куклы, — учитель музыки, некто Мэнокс, хвастался, что давно развлекается с ней и даже знает, какая отметина есть у нее на интимном месте…

У Екатерины был маленький, похожий на лесенку шрам на верхней части бедра, след зашитой рваной ранки, полученной ею в детстве. В наших играх я любил целовать этот шрам, мои губы будто бы переходили со ступеньки на ступеньку и в конце концов припадали к входу в ее сокровенное лоно.

— …а потом герцогиня его выгнала, обнаружив, что они ласкают друг друга, запершись в гостиной, где стояли верджинелы.

Музыка… учитель музыки… Марк Смитон… Боль, казалось забытая навсегда, вновь начала раздирать мне душу.

После Ласселса вызвали Мэри Холл. Она оказалась именно такой, какой я представлял ее: высокая, строгая и невзрачная. Ничуть не колеблясь, она выложила все, что знала.

— Учителя музыки сменил другой кавалер — Фрэнсис Дерем, дальний родственник, подопечный герцога Норфолка. Он был куда как охоч до пирушек в мансарде, где спали девицы, и быстро стал их постоянным гостем.

Летний секретарь Екатерины! Кузен-пират! О Господи Иисусе, О Господи!..

— Прошу вас пояснить ваши слова, — с мучительным видом выдавил Норфолк.

Его охватил страх.

— Девицы проводили ночи в дортуаре, общей спальне. Герцогиня велела им запирать двери в восемь часов вечера. Но ее комнаты были в другом крыле, и, кроме того, она стала туговата на ухо. Как только герцогиня удалялась отдыхать, начиналась развеселая вечеринка! Каждый одолеваемый похотью жеребец графства галопом влетал в «девичью светелку». Они влезали туда через окно, приносили клубнику и вино и наслаждались с избранными дамами. О благопристойности никто не заботился — они лишь опускали пологи кроватей.