— Я бы хотел, чтобы, если это можно, вы нас высадили где‑нибудь возле Питстона. Там останавливается экспресс «Даллас‑Вашингтон». Нам бы добраться до лесов Олбани. Там у меня есть хороший друг…

Он снова умолк, голова его опустилась низко, он опять начал о чем‑то думать. Потом тихо произнес: «Прости меня, Грегори, прости», — и снова умолк, заплакал.

Огромное красное зимнее солнце опускалось за видневшиеся вдали остроги Аппалачских гор, когда по курсу вертолета зачернел Питстон, утопающий в снежных заносах. Еще широкая, со стремительным течением Саскуиханна, не вся покрывшаяся льдом даже зимой, блестя черной поверхностью воды, серебрясь рябью, свернув круто на север, терялась среди невысоких холмов и островков хвойной растительности.

Их высадили в двух километрах от Питстона, высадили в поле среди редких зарослей платана. Тускло мерцали огни города. Майкл помог профессору выбраться из вертолета, не отходил от того ни на шаг, хотя и не понял так толком, зачем им нужно пересаживаться на экспресс. Некоторая логика в действиях Перри Хименса была: тот собирался исчезнуть в центре Америки, исчезнуть в глубинке, исчезнуть в сотнях километров от столицы, где их никто не будет и искать.

Уже на вокзале Майкл заметил тех троих типов, стоявших в толпе возле кассы. В помещении было темновато, но те были в черных очках, в не совсем обычных черных очках. И не им учить его, Майкла, как беречь от яркого света свои глаза. Такие штучки он знал. Эти очки‑фотоумножители, работавшие на крошечных батарейках, усиливали свет, примерно, в 80‑100 тысяч раз. И в них было отчетливо видно на большом расстоянии, были видны все мелкие предметы, даже если они находились в полной темноте. Кроме того, чуть выглядывавшие из‑под лацканов кожаных плащей коробочки уж больно напоминали переносные звуковые бесконтактные детекторы лжи. Обычно, если человек волновался и, находясь в стрессовом состоянии, пытался что‑либо соврать, те тихо попискивали.

Надвинув на глаза шляпу, Майкл протиснулся к окошку кассы и попросил два билета до Вашингтона. Краем глаза он уловил, как повернули настороженные мордочки те типы, вслушиваясь, как к ним подвалило еще два таких же, в темных шляпах и кожаных плащах. И по тому, как у них было чуть приподнято левое плечо, как оттопыривалась левая рука, он сделал вывод, что не ошибся, что у этих типов под мышками спрятаны револьверы, калибра где‑то тридцать седьмого, тридцать восьмого. «Не нас ли они разыскивают?» — подумал Майкл, небрежно засовывая билеты в карман и направляясь в бар промочить горло.

От тех субъектов отделился один и тоже потопал к бару. Душно. Пот побежал по лицу Майкла, но он так и не снял шляпу. Ищейка пристроился около него, заказал кружку пива, отпил полкружки, сипло спросил:

— Вы приезжий? Случайно не из Гаррисберга?

— Нет, — процедил Майкл. — Я здесь вырос. Мама нашла меня здесь же, неподалеку отсюда, под кустом чапарраля. Вот едем с приятелем в гости, в Вашингтон, к двоюродной тете. Она так ждет нас, так скучает, так тоскует, что слезы наворачиваются на глаза.

Детектор под лацканом у типа чуть пискнул и стих, и было не совсем понятно, врет ли этот коротышка, или говорит правду.

— Твой приятель молод?

— Не‑е‑е!.. Ты что? — закатил глаза Майкл.

— На целых два года старше меня. Сейчас сидит в туалете, мучается бедняга, живот прихватило.

Детектор снова чуть пискнул и стих, и опять же было непонятно, что несет этот заморыш, что он болтает, правду или ложь.

Майкл и себе решил порасспросить, а то все тот да тот тип вопросы задает, а он что, не может тоже задать какой‑нибудь каверзный вопрос.

— А ты кого ищешь? — брякнул Майкл.

— Да… как тебе сказать, — замялся тип с детектором лжи, — дядя мой, пожилой уже, должен вот‑вот приехать. Я его‑то видел всего лишь один раз, и то в детстве. Вот будет потеха, если не узнаю, — он захихикал, детектор тихо запищал.

— Узнаешь, чего там, брось, не переживай, — продолжал изображать из себя простачка‑идиота, словно ничего не понимающего, словно и уши ему заложило и он не слышит этого писка, доносившегося из‑под лацкана плаща ищейки. Майкл, для пущей схожести, еще и колупнул пальцем в носу. — Все же родной дядя, не двоюродный. Он тебя может узнать. Повезло тебе братишка, повезло. А тут двоюродная тетя… Ну, прощавай, мне пора. Не проморгай, смотри, своего дядю, — бросил уже на ходу Майкл, примечая, как вытянулась физиономия фебеэровца.

* * *

Хименс сидел на скамейке в скверике, в десяти минутах ходьбы от вокзала. Скверик был большим, многолюдным, некоторые коротали здесь время до отхода поезда. Тусклое освещение, кучи чемоданов, вещей, много негров с детьми и женами. Те, по‑видимому, бежали из Вашингтона и следовали куда‑то дальше, на север, к лучшим местам, к предполагаемой работе.

— Как там, Майкл? — спросил профессор. — Ищейки уже там?

— Там, шеф, там! Я засек троих. Но думаю, что их там намного больше. Купил вам небольшой подарок и модные черные очки. Сегодня на вокзале они очень в моде. Придется и вам их поносить немножко и помолодеть лет на тридцать.

— Что, нас ждут девушки, Майкл? Хорошенькие девушки, а?

— Ждут, мистер Хименс, ждут! Черт бы их всех побрал! Не открыли бы на вокзале пальбу…

— Ну как, Майкл, идут мне черные очки?… А мои седые волосы, Майкл?

— Я купил и краситель, шеф. Не знаю, понравится ли он вам. Но аптекарь заверял, что родная мама не узнает. Патентованное средство. Жгучий брюнет.

— Майкл, ты уверен, что это поможет? Не буду ли я смешон?

— Там вокзал, мистер Хименс, а не кафедра в Колумбийском университете. И там нет ваших бывших студентов. Мы появимся за пять минут до отхода поезда. Я взял последний вагон. Это как раз напротив кустов и роботного склада.

— Лезть под вагонами, Майкл?

— Нет, господин профессор, нет! Ни в коем случае! Мы перелетим над ними на крыльях, как баттерфляй.

— Не сердись, Майкл. Просто мне не приходилось лазить под вагонами… Да, ты поел на вокзале, Майкл?

— Поел, как же, шеф! Бифштекс с поджаренным картофелем, утка с яблоками, пирог с тыквой, двойной мартини, ну и на десерт охлажденные индонезийские бананы и бокал джина, смешанный с тонизирующим напитком… А теперь не мешало бы закусить все это каким‑нибудь сандвичем. А то, знаете, изжога меня мучает.

— Бери мой бутерброд с ветчиной. Я не голоден.

— Мне бы глотнуть виски, шеф. Дрожь в пальцах унять…

— Майкл, только в крайнем случае!.. А лучше и вовсе не вытаскивай. Нам они ничего не сделают. У нас нет убийств… Если, конечно, не считать тех, ну что в черных мундирах, что пожаловали к нам из прошлого. Но они не идут в счет. Не идут, Майкл! Они же не граждане Америки! Они вообще ничто! Их нет! Их давно уже нет! Они не существуют!