– О господи! – воскликнула я. – Правда?

– Чистая правда, – кивнув, подтвердила она.

Она встала, взяла кофейник и добавила кофе в мою кружку.

– Однако, – ее тон резко изменился, – я ничего не знаю о твоей жизни. Почти ничего, во всяком случае. Мне известно, что ты иногда контактировала с Дэни, но подозреваю, что ты просила ее ничего не говорить нам, и она свято оберегала секреты твоей личной жизни. А мне хочется знать все. – Она опять опустилась на стул. – Какого рода работу ты выбрала? Вышла ли замуж? Есть ли у тебя дети?

Я рассказала ей, что живу в Сан-Диего. Рассказала об Эйдене и о своей работе. И наконец, я рассказала ей о том, что она, по-моему, способна понять так, как никто другой из моих близких.

– Мне удалили матку, и я не могу иметь детей, – призналась я.

– О, солнышко. – На лице ее отразилось глубочайшее сочувствие.

– Поэтому мы находимся в процессе удочерения, и, честно говоря, я ужасно боюсь.

Она задумчиво присмотрелась ко мне, переваривая эти новости.

– Что тебя страшит? – помедлив, спросила она.

– Буквально все, – ответила я. – Ребенок должен родиться примерно через месяц. Эта девушка – ее зовут Сиенна, она вполне симпатичная, но она еще может раздумать отдавать нам своего ребенка. И с одной стороны, я боюсь этого. А еще я боюсь… мы договорились об открытом удочерении, поэтому Сиенна будет приобщена к жизни нашего ребенка… и я… – Я умолкла, не закончив фразу, и, взглянув на Нору, увидела, что она улыбается.

– Да, в этом у меня есть кое-какой опыт, – заметила она.

– Понятно. – Я тоже улыбнулась.

– Предполагаю, однако, что твой муж… Эйден, верно?

Я кивнула.

– Предполагаю, что Эйден не является отцом того ребенка, а Сиенна – не его бывшая любовница.

– Должно быть, тебе пришлось чертовски трудно, – поморщившись, сказала я.

– Да, нелегко, – признала она.

– Нет, Эйден не имеет отношения к этому ребенку. – Я подалась вперед и уже сама завладела ее рукой. – Как тебе это удалось, Нора? Как ты смогла все выдержать? Как тебе хватило смелости согласиться на такую совместную жизнь, тем более с женщиной, которую твой муж когда-то любил?

Она накрыла мою руку своей ладонью, хранившей тепло от ее кофейной кружки.

– Ох, Молли, – вздохнув, сказала она, и впервые я заметила морщинки на ее лице. Они прорезали лоб между бровями. – Тогда мне пришлось принять самое трудное решение в жизни.

– И что ты чувствовала? – спросила я.

Она откинулась на спинку стула, взглянув на меня так, словно впервые по-настоящему увидела с момента моего сегодняшнего прихода.

– Я любила тебя, – с улыбкой сказала она. – Просто обожала. Но не я тебя родила. И я очень ясно представляла свою роль в твоей жизни. Она заключалась в твоем воспитании, мне следовало приучить тебя к порядку. Амалию эти сферы мало волновали. Ей не приходилось заботиться о том, как одеть тебя или чем накормить три раза в день. Не приходилось заботиться о твоей безопасности, учить делать правильный выбор или помогать вырасти ответственным и дееспособным человеком.

– Она была очень… расслабленной, – сказала я, не уверенная в правильности выбранного определения.

– Признаться, я завидовала ей, – тихо заметила Нора. – И я знала, что твой отец любил меня и не изменял, но знала и то, что Амалия навсегда останется в его сердце. А когда ты подросла, стало очевидно, что она заняла особое место и в твоем сердце.

Ее голос срывался. Я вдруг почувствовала, как она страдает.

– Я даже подумала, – продолжила она, – когда ты выбросила меня из своей жизни, что ты по-прежнему общаешься с ней. Что она стала твоей единственной…

– Нет, нет, – возразила я. – Ничего подобного.

– Теперь я знаю, – заметила она. – Дэни говорила мне, что ты оборвала все связи.

Я кивнула.

– Я понимала, что Амалия доставляет тебе гораздо больше удовольствия, – грустно улыбнувшись, продолжила Нора. – Но Грэхем мог бы сказать: «Это не состязания по популярности, Нора», – и в итоге я смирилась. Я поняла, что должна стать тебе матерью, а не подругой. Пусть даже это будет стоить мне твоей любви.

– Мне иногда казалось, что ты не очень-то и любишь меня, – смущенно призналась я, сознавая, что мы наконец открываем друг другу души.

Наконец-то мы говорили начистоту. Мне вспомнилось, как часто отец советовал мне научиться разговаривать с Норой. Ему хотелось, чтобы я привыкла делиться с ней сокровенными тайнами и важными событиями моей жизни. «Вот это и произошло, папа, – подумала я. – Наконец-то».

– Я относила это за счет того, что я тебе не родная – биологически, – добавила я. – И теперь меня беспокоит то, что я не смогу полюбить ребенка, которого мы…

– Неужели? – Нора выглядела обиженной. – Ах, Молли. Мне жаль, если мое поведение иногда внушало тебе такие мысли и чувства. Я понимаю, что по натуре я не склонна к откровенному проявлению сердечности, – с горькой улыбкой признала она, – но это была защитная реакция, я жила в большом нервном напряжении, целыми днями работая, а по вечерам обеспечивая всем необходимым вас с отцом.

Я кивнула. Теперь я смогла понять, как много забот выпало на ее долю. Я представляла, как трудно в те времена было поддерживать наш дом в хорошем состоянии.

– Я скажу тебе, как это будет. – Ее лицо озарилось абсолютно любящей улыбкой. – В какой-то момент ты возьмешь этого ребенка на руки, и твое сердце исполнится безграничной любвью, ты даже поразишься тому, что способна так любить. Ты мгновенно станешь ее защитницей и воспитательницей. Мгновенно станешь ей матерью.

– Все это ты почувствовала со мной? – спросила я.

– Да, солнышко, – сказала она. – Но, честно говоря, это случилось помимо моей воли. Я была так потрясена и подавлена самим твоим существованием и тем, как ты вошла в нашу жизнь, что… в общем, сначала я не обрадовалась этому, как ты можешь представить. – Она покачала головой. – Но я отлично помню, как однажды летним вечером укачивала тебя на веранде. Ты лежала у меня на коленях и никак не засыпала. И внезапно это случилось. На меня снизошла любовь. Она ощущалась как захлестнувшая меня волна нежности. Волна типа цунами. У меня перехватило дыхание. И с того самого мгновения ты навсегда стала мне родной.

Она встала и, склонившись над моим стулом, обняла меня.

– Я так счастлива, что ты приехала, – призналась она. – Я очень люблю тебя, Молли. Всегда любила и всегда буду любить…

Я прижалась к ней, чувствуя, как с моей груди спадают какие-то оковы. Как будто впервые за двадцать четыре года моей жизни я вздохнула полной грудью. Только сейчас я поняла, что, сбежав из Моррисон-риджа, я сама заперла себя в тесную клетку. Оторвавшись от всего того, что волновало меня в жизни, я лишилась и любви.