– Замолчи! – Я зажала уши руками. – Я не могу поверить, что каждый из вас… неужели все вы согласились? Согласились убить его?

Расселл покачал головой.

– Мы согласились помочь любимому нами человеку избавиться от жизни, ставшей для него невыносимой.

Мне не хотелось плакать, но от этих обидных слов глаза невольно наполнились слезами. Опустив руки на колени, я сжала кулаки. Ведь я была частью его жизни. Почему же он не мог выносить ее? Грудь сдавила острая до боли печаль. Не думаю, что я вообще смогу чему-то радоваться после всего услышанного. Внезапно в памяти всплыл тот день, когда Дэни перед началом одного из собраний зашла к нам на кухню и потрясенно взглянула на Расселла.

– А Дэни? – спросила я.

Немного помедлив, он кивнул.

– Все сочли ее достаточно взрослой, чтобы понять.

– Я ведь поддерживаю с ней связь, – заметила я. – И она ни разу ни словом не упоминала об этом.

– Конечно, не упоминала, – сказал он. – Все мы хранили молчание. И мне не следовало бы ничего говорить тебе, но…

– Почему Нора не сказала мне, что в этом участвовали все вы, а предпочла одна терпеть все мое возмущение?

– А могла ли она сказать тебе? – спросил Расселл. – Она не смела говорить об этом никому, и менее всего тебе. Да, она терпела твое возмущение, не обратив его на всех нас. Хотя это дорого обошлось ей. Она понимала, что из-за этого потеряет тебя, и ужасно страдала, но не видела лучшего выхода. – Склонив голову набок, он попытался заглянуть мне в глаза. – Это нанесло тяжелый урон всем нам, Молли, – прибавил он. – И лишь этого не смог учесть твой папа. Да, каждый из нас думал, что поступает правильно – из сострадания, – но, несмотря ни на что, осталось чувство вины. Честно говоря, я не ожидал, что буду испытывать вину. Ведь я больше всех, за исключением, возможно, Норы, видел, как страдал твой отец. Он скрывал это от тебя и от большинства родных, но я видел его мучения изо дня в день. Я знал, что он полностью обдумал свою просьбу. Знал, что больше всего в жизни ему хочется умереть. И однако, когда это случилось, я почувствовал вину. Я начал злиться на то, что ему не удалось найти другого выхода. Злился из-за того, что все мы попали в положение…

– Его убийц, – закончила я его фразу.

– В общем, да, – помолчав, расстроенно признал он.

– В Северной Каролине закон об исковой давности на убийства не распространяется, – заметила я авторитетным тоном и впервые с прихода в этот дом почувствовала под ногами твердую почву. – Не боитесь ли вы, что кто-то может проговориться? Ты сам не боишься, рассказав мне сейчас обо всем?

– А надо? – Он приподнял брови.

После секундного колебания я покачала головой. Я никогда не стану говорить о том, что услышала здесь сегодня. Сомневаюсь даже, что расскажу Эйдену. Это может стать очередной тайной, но на карту поставлено слишком много. Слишком много людей может пострадать.

– Разумеется, все мы боялись, что один из нас может проговориться, – пояснил он. – Но тот человек оказался бы таким же виновным, как все остальные. Мы рассчитывали на разумное молчание.

– А как вам удалось уговорить врача выдать свидетельство о естественной смерти? – спросила я.

– Амалия привлекла своего друга, – с печальной улыбкой сообщил Расселл. – Он мог сделать ради нее все, что угодно.

Мне вспомнился разговор Норы с моими тетушками, готовившими закуски на кухне перед летним праздником. Они упоминали какого-то доктора. Приятеля Амалии. И тетя Клаудия еще прошептала: «Тогда наверняка шарлатан».

Я откинулась на спинку дивана и потерла пальцами виски.

– По-моему, я пребываю в полнейшем шоке, – заметила я.

Расселл склонился ко мне, в его карих глазах блеснули слезы.

– Это был акт любви, Молли, – сказал он. – Надеюсь, ты сможешь понять это. Я рассказал тебе все только потому, что, хотя тебе уже не удастся наладить отношения с Амалией, ты еще можешь успеть порадовать Нору. – Он коснулся моей руки. – Отправляйся к ней, Молли. Повидай свою мать.

Моррисон-ридж

Покинув Расселла и выехав из города в сторону Суоннаноа и Моррисон-риджа, я поднималась по горным дорогам с гораздо меньшей скоростью, чем требовала элементарная осторожность, поскольку пребывала в шоке от недавних откровений. Мне хотелось увидеть Нору, но стоило ли спешить? Страдания и гнев целой жизни не улетучатся за несколько минут. Меня возмущали и ее роль в папиной смерти, и выданная мне лживая история. Возмущало и то, что меня, единственную из всех обитателей Моррисон-риджа, не посвятили в то, что случилось, а еще я возмущалась, потому что единственная потеряла возможность проститься с отцом. У всех остальных такая возможность была.

Дорога сузилась, и при виде обступивших мою машину деревьев я невольно затаила дыхание. Я успела привыкнуть к панорамным видам Калифорнии. И с легким испугом проезжала теперь между рядами высоких деревьев, чьи раскидистые ветви сплетались в тесный туннель.

Сбросив скорость на извилистой дороге, я высматривала маленький белый указатель с черными буквами, который отмечал въезд в наш Ридж. Преодолев последний поворот, я увидела на месте старого указателя два столба с закрепленной на них новой вывеской размером почти с половину рекламного щита. Эта резная вывеска из кедрового дерева имела весьма впечатляющий вид, явно рассчитанный на рекламу. На темно-коричневом фоне выделялись золотые буквы. Вывеска гласила: «МОРРИСОН-РИДЖ», а пониже более мелкими буквами шли слова: «Частные владения».

Не знаю, почему я испытала такое потрясение, ведь Дэни рассказывала мне о переменах в Ридже, но тем не менее я ничего не могла с собой поделать. Остановив машину, я изумленно разглядывала этот шедевр показухи. К тому же вид у вывески был настолько устрашающий, что я боялась сделать этот поворот, однако, увидев в зеркало заднего вида догоняющую меня машину, поняла, что придется двигаться. Я свернула направо и через мгновение оказалась на когда-то любимой мной дороге – на той самой кольцевой дороге, где раньше ощущала себя как дома. Но, увы, и это ощущение осталось в прошлом. Во-первых, ее заасфальтировали. И явно расширили. Слегка запутавшись, я проехала левый поворот, который мог быстро привести меня к дому моего детства. «Значит, еще рано, – подумала я. – Надо поплутать».

Я направила машину прямо к Адскому провалу. Благодаря асфальтовому покрытию подъем стал значительно менее крутым, и арендованный автомобиль легко взобрался наверх. Достигнув вершины, я заметила, что рядом с дорогой проходит пешеходная дорожка. Мимо проехали несколько человек на велосипедах. Какой-то мужчина выгуливал собаку. Женщина катила коляску. Моррисон-ридж стал многолюдным. Налево ответвлялись новые дорожки к разместившимся в лесу новым домам. Во всяком случае, новым для меня. Подозреваю, что некоторые из них простояли здесь уже почти двадцать лет.

Я продолжала ехать по кольцевой дороге мимо огромных домов, выстроенных на больших живописных участках. Они привели меня в уныние. Мужчина, мывший свою машину на подъездной дорожке, помахал проехавшей мимо велосипедистке. Мне вспомнилось, как, сетуя на планы Тревора по выгодному использованию этих владений, бабуля говорила о толпах чужаков, расселившихся по горным склонам, которым будет наплевать на наши природные красоты. Мне захотелось открыть окошко машины и крикнуть этому парню на подъездной дорожке: «Вы здесь всего лишь чужаки!» – но вместо этого я поехала дальше, сознавая, что сама уже стала чужой в Моррисон-ридже.