– Как говорила моя мама, когда начиналось что-то плохое, – не бойся, Веня, это еще не конец.

– Это точно. Бывало и похуже, – сказал Глеб.

– Что бывало? – не понял Монгол.

– Тут бойня была, в девяностом.

– Расскажи!

– А что рассказывать? В Москве это почему-то называли «День москвича». Хотя другие говорят, что все дело в Дне Харькова. Но его отмечают 23 августа, а то было раньше, так что не выходит. Короче, обычно к 23-му в Крым съезжаются харьковские гопники. Не только, конечно, из Харькова, но из других городов, местные тоже подтягиваются. Такая добрая традиция у них – избивать волосатых. Я поведение дегенератов не обсуждаю, над больными не смеются. Короче, в начале августа прошла тема, что в Гурзуфе будет панк-фестиваль. Это вроде как симферопольский горком комсомола замутил. Тогда у КГБ была задача иметь среди волосатых побольше глаз и ушей, и комсомольцы из штанов выпрыгивали, чтобы среди неформалов за своих сойти. Ну, и слух пустили, что Летов будет, Янка. Лаэртский. Олди. Ник Рок-н-Ролл. Конечно, народу сюда навалило – тьма. Холмы эти, пляж, – хайратыми было забито все до самого Гурзуфа. Конечно, местным это быстро надоело. Все вокруг блюют, матом ругаются. Мало того что прибыли с них нет, поскольку стоят дикарями, так еще и цивилов распугивают. Короче, кругом один вред. Ну, а местные менты, не особо разбираясь, что там будет за фест, подключили шпану порядок наводить. Не знаю, крымские они были или с материка. Наш запорожский ОМОН засветился, я даже узнал одного. Поначалу пьяных и обдолбанных в Гурзуфе отметелили. Вся набережная в кровище была, «скорые» забирать не успевали. А поскольку народ жил в основном на побережье, то гопы и сюда ломанулись. Но к тому времени часть избитых уже успела вернуться в лагерь и рассказать о местном гостеприимстве. В общем, народ был морально подготовлен и занял оборону. Похватали палки, арматуру. Даже хиппари пристроились лагерь защищать. Гопы, конечно, не ожидали, что их при параде встретят, ну или еще толком крови не попробовали. Ну, выяснили отношения, перетерли все, замирили. Те назад ушли, а наши, естественно, расслабились, даже колы на радостях с обрыва покидали. А под вечер сюда снова пришли гости. Только уже не гопы, а менты переодетые, а с ними качки какие-то, спортсмены. Тут уже разговоров не было, они просто шли лагерь уничтожать. И вот тогда всех дубасили без пощады. Баб били, детей. Страшно было. Пацан какой-то наверх, через виноградники побежал, – я за ним. Так цел и остался.

– Убили кого-то?

– Я не видел. Мне говорили, что одного парня убили точно. Но я думаю, что и не одного. Хотя потом это дело замяли, и в газетах писали, что вообще ничего не было. А то, что я сам видел, – так это девушка беременная вот с этой самой скалы упала. Вроде жива осталась, но у нее выкидыш был. А там ведь целыми семьями стояли. Тех, кто хотел в палатках отсидеться, ногами и прутьями метелили, не разбираясь. И попробуй вылези – сразу с ноги в лицо получишь. А мы в лесу отсиделись, под утро вернулись. Лагеря нет, кровища везде. Феньки валяются, зубы чьи-то, сережки сорванные в крови. В итоге фестиваль не состоялся, а народ потом из Гурзуфа выбирался как мог, – через Ай-Даниль, через виноградники. Партизанскими тропами.

Философия момента

– Том! Том! – Кто-то тряс его за плечо.

Он открыл глаза, непонимающе глянул на Валика, который сидел рядом.

– Валик, ты с дуба упал? Еще солнце не взошло!

– Самое время! Пошли за едой! – заговорщицки прошептал тот.

– Хоть бы предупредил, – пробурчал Том. Есть спросонок совсем не хотелось, но шанс раздобыть еды в эпоху хронического недоедания мигом прогнал сон.

Вскоре Том, потягиваясь, уже спешил по тропинке за Валиком. Шли по направлению к городу. Дойдя до старой железной лестницы, Валик остановился.

– Там отстойники, – таинственно прошептал он. – Над ними дачи. Я тут жил, все разведал. На дачах никто не ночует. Забор только в ежевике, а на воротах колючая проволока. Ну ничего. Ты, главное, не шуми.

– Я не хочу воровать.

– Это не воровство. Это завтрак туриста.

Они долго поднимались по скрипучей ржавой лестнице, пока Валик не остановился напротив небольшой темной полянки в кустах.

– Мое место, – шепнул он, – подожди.

Он перемахнул перила лестницы, и, перепрыгнув через промытый дождями овраг у ее края, скрылся в темноте.

«Как он тут жил?» – Том всматривался ему вслед, стараясь не вдыхать вонь очистительных сооружений. Идея лезть к кому-то на дачу ему не нравилась. С другой стороны, им нужно было что-то есть, а есть было совсем нечего.

Валика не было ровно минуту. Наконец, он появился, сжимая в руке теплое пальто. Приложив палец к губам, призывно мотнул головой и полез дальше, вверх по лестнице. Том молча последовал за ним.

Лестница кончилась, и вскоре они оказались у ворот какой-то дачи. Валик схватился за ржавый прут, и, подтянувшись, швырнул пальто поверх ворот. Пальто повисло, надежно прикрыв собой острые шипы колючей проволоки.

Через несколько секунд они, полуприсев, уже крались между клумб и грядок.

– Помидоры!

Том вдруг понял, что у него нет пакета. Он завязал футболку, но емкость вышла совсем небольшой.

Валик тоже не взял с собой ничего. Но его это не беспокоило. Он сел на землю и стал уплетать один за другим огромные, лопающиеся по швам розовые помидоры. Затем переместился на луковую грядку. Выдернув парочку сладких фиолетовых луковиц, снова захрустел зубами. Затем полез за огурцами.

«Индивидуалист», – подумал про себя Том, засовывая помидоры в футболку. Лук и огурцы он распихал по карманам.

Между тем Валик, уже изрядно подкрепившись, по-хозяйски оглядывал Тома.

– Ты поешь, – шептал он, хлопая себя по брюху. – Унесешь больше.

Том съел огурец, и вдруг почувствовал неодолимый, животный аппетит. Хотелось мяса, хлеба. Хотелось есть все.

Небо между тем светлело. Под ногами обнаружилась грядка с морковкой и укропом.

Морковь была огромная. Обтерев ее наспех руками (раз в сумерках не видно, значит, чистая), он глубоко хрумкнул.

– Ну ты кроль, – неожиданно громко сказал Валик.

– Ты что? – шепнул Том, и даже присел на месте.

– А никого здесь нет, – спокойно сказал Валик, и сплюнул. – Наелся? Пошли.

В этот момент где-то совсем рядом спросонок тявкнула собака. И – залилась лаем.

В доме послышался неясный шум, в окошке вспыхнул свет, звякнув, покатилось ведро.

Они уже карабкались через ворота, когда в доме хлопнула дверь, и сзади раздался истеричный